Мюрат не размышлял. Он шел в атаку. Способный бросить свою изнуренную кавалерию на приступ крепостных стен и фортов, он был мастером неожиданных нападений и любителем выставлять себя напоказ. Его офицеры знали это и на Бородинском поле не спешили передавать эскадронам его приказы, чтобы он мог осознать свои ошибки и изменить решение. Тогда их преднамеренная медлительность спасла немало жизней. Настоящий тактик Даву, которого недолюбливал император, критиковал Мюрата и испытывал к нему неприязнь. Он обвинял Мюрата в том, что тот посылает своих солдат на бессмысленную смерть, что он загубил кавалерию ради того, чтобы показать себя. Однако император был на стороне Мюрата, своего порывистого зятя, в котором любил пылкость и сумбур. Русские уважали и страшились его, наблюдая, как он гарцует на лошади, либо бесшабашно мчится навстречу пулям и ядрам, всегда невредимый, чарующий, шальной.
Сын трактирщика считал себя настоящим королем, он не хотел понимать, что короны, которые раздавал Наполеон, были всего лишь игрушками, а сами королевства выполняли роль супрефектур в прирастающей территориями империи. Мюрату хотелось иметь трон Вестфалии, Польши, Швейцарии, Испании, но, увы, его следовало держать в узде. И когда он получил Неаполь, то от расстройства чуть не заболел. Его жена, очаровательная блондинка Каролина Бонапарт, которой он не доверял, и которая любила плести интриги в спальне, обитой белым атласом, тоже посчитала, что эта корона слишком мала для ее головки. Тем не менее, неаполитанцы обожали их. Наполеон позвал Мюрата в поход на Россию, предложив ему возглавить стотысячную конницу. Неаполитанский король не смог отказаться, да и хотел ли? Ведь по-настоящему он жил лишь мчась верхом на коне в своем опереточном мундире под свист пуль и грохот орудий.
Отброшенные карабинерами русские кирасиры переходили вброд реку, вспенивая вокруг себя воду. Мюрат, словно перед границей, остановился на берегу. Слева слышались пушечные залпы; над Винково, где расположился лагерь его авангарда, плыл сизый дым. Мюрат направил бригаду в ту сторону и вскоре увидел ощетинившееся пиками полчище конников-азиатов в разноцветных одеждах. Завязалась яростная схватка. Пика пронзает плащ Мюрата, он хватает ее за древко, тянет на себя татарина в остроконечной шапке, коленями направляет лошадь, колет; режет; опрокидывает, пробивается вперед. Он снова и снова ведет в атаку своих кавалеристов, пока, наконец, русские не отходят к лесу на другом берегу реки.
Лагерь разорен, наполовину истреблен огнем, пушки приведены в негодность, повозки сожжены. Повсюду лежат тела погибших и умирающих, на телеги укладывают раненых. Себастиани уцелел. Мюрат не решился обвинять его, пусть даже тот жил цивильной жизнью, проводя время за чтением итальянских поэтов. Оплошности его генералов — это его упущения. Ему надо было приказать выставить патрули, чтобы предупредить внезапное нападение. Он знал, что попы вот уже неделю собирают ополчение из крестьян, а русские войска, оставаясь вне досягаемости французов, постепенно окружают Москву. От его кавалерии ничего не осталось. Она перестала существовать.