|
| "Nonsense," Anse said; "you and me aint nigh done chapping yet, with just two." | - Ерунда, - сказал Анс, - нам с тобой еще родить и родить, у нас ведь двое только. |
| He did not know that he was dead, then. | Он еще не знал, что он мертвый. |
| Sometimes I would lie by him in the dark, hearing the land that was now of my blood and flesh, and I would think: Anse. | Иногда я лежала возле него в темноте, слышала землю, которая теперь вошла в мою плоть и кровь, и думала: Анс. |
| Why Anse. | Почему Анс? |
| Why are you Anse. | Почему ты Анс? |
| I would think about his name until after a while I could see the word as a shape, a vessel, and I would watch him liquefy and flow into it like cold molasses flowing out of the darkness into the vessel, until the jar stood full and motionless: a significant shape profoundly without Me like an empty door frame; and then I would find that I had forgotten the name of the jar. | Я думала об его имени, покуда не начинала видеть это слово как оболочку, сосуд, и наблюдала, как Анс разжижается и стекает туда, словно холодная патока из темноты в кувшин; кувшин наполнялся и стоял неподвижно: оболочка и знак, полностью лишенные жизни, как пустая дверная коробка; а потом оказывалось, что я забыла и название кувшина. |
| I would think: The shape of my body where I used to be a virgin is in the shape of a and I couldn't think Anse, couldn't remember Anse. | Я думала: форма моего тела там, где я была девушкой, - это форма, и я не могла подумать АНС, не могла вспомнить АНС. |
| It was not that I could think of myself as no longer unvirgin, because I was three now. | Нет, я не перестала думать о себе как о не девушке, ведь я была втроем. |
| And when I would think Cash and Darl that way until their names would die and solidify into a shape and then fade away, I would say, All right. | А когда думала таким же манером КЕШ и ДАРЛ, их имена умирали, затвердевали в оболочку, а потом исчезали вовсе, и я говорила: "Ладно. |
| It doesn't matter. | Не имеет значения. |
| It doesn't matter what they call them. | Не имеет значения, как их зовут". |
| And so when Cora Tull would tell me I was not a true mother, I would think how words go straight up in a thin, line, quick and harmless, and how terribly doing goes along the earth, clinging to it, so that after a while the two lines are too far apart for the same person to straddle from one to the other and that sin and love and fear are-just sounds that people who never sinned nor loved nor feared have for what they never had and cannot have until they forget the words. | И когда Кора Талл говорила мне, что я не настоящая мать, я думала о том, как безвредно и быстро убегают вверх слова тонкой длинной линией и как ужасно тянутся, прижимаясь к земле, дела, и две эти линии расходятся все дальше, так что человеку невозможно держаться обеих сразу; а грех, любовь, страх - просто звуки, которыми люди, никогда не грешившие, не любившие, не страшившиеся, обозначают то, чего они никогда не знали и не смогут узнать, пока не забудут слова. |