Я так люблю внезапные подарки,
которые разбрасывает жизнь,
то запахом сосны, то снегом ярким
мне говорит: люби,
############################## меня держись!
И никакая грязь запущенной больницы
не вычеркнет меня и не собьет,
пока чирикает смешливая синица,
уверенная, вот она – поет.
Дом бывает домом тогда,
когда прячется за поздней дорогой в снегу.
И рвешься туда, и страшно, и на бегу
в легких покачивается вода.
Сад весною вставал на крыло.
Воротись… По дороге все окна зажженные – дом.
Я не помню, где мой, за которым окном.
Было тепло, и прошло
много лет, а кукла спала.
Мы пили чай – за малиной стол,
и в горошек-блюдечко падал листок,
по утрам веранду сжигал восток
на цветной стороне стекла.
##########Вот и сжег.
«А море осталось прежним…»
А море осталось прежним,
Да я-то к нему не езжу.
И небо одно над нами,
но ночь там богаче снами.
В них розовые креветки,
бугорчатые крабы
и всякие дикие рыбы
в коралловых булькают ветках.
И выше – песок, а выше —
инжир осыпает крышу,
и пьющие персик осы,
и ослик длинноволосый.
Фотограф бредет по пляжу,
при нем обезьянка и сумка,
и пляж дернет шкурой сонно,
когда на нем ветер спляшет.
Наверное, на полустанках
состарились шумные тетки,
ведерки свои истерли
с картошечкой и сметанкой.
Состарились ждать приезжих.
А море осталось прежним —
ни сини не меньше, ни соли.
Приснилось бы хоть, что ли.
«Только то и запомнила – свет не свет…»
Только то и запомнила – свет не свет,
пыль и мамины лекции на столе,
да громадный и белый от двери блеск,
и картинки нестрашные из Рабле.
Я, наверное, снова была больна
и, наверное, долго была одна.
Но не ждать никогда уже так легко,
ненавидеть горячее молоко
за пузырчатость пенки, за масла вкус.
Я теперь одна не боюсь.
«Куда ты, Нелли? Век кончается…»
Куда ты, Нелли? Век кончается.
Так уходили в девятнадцатом
в вуалях газовых красавицы,
чтобы в других веках остаться.
Плескалось время мореходное,
колеса по брусчатке тренькали,
и разносилась пыль пехотами
от деревеньки к деревеньке.
Но что – от кепки и до кивера —
проборы наклонять покорные?
Когда (бессмысленно?) покинула,
ей туш сыграли клавикорды.
Куда? И время занимается
через весну столетий серую.
Сыграй мне, электронный маятник,
по сбившемуся с цели сердцу.
Вот я,
средняя жена
(по принадлежности не мужчине, а к роду)
с трех сторон надежно окружена,
а четвертая – выход (и вход) к огороду,
плодоносящему в любую погоду —
череде смертей и рождений.
У каждой жены, когда тело свое разденет,
остается еще пелена.
Потому любая из нас неверна.
И дружочек лукавый, бес,
под нее нырнет или чрез,
и взойдет молодая луна.