У каждой есть свой последний этаж,
и вместо вопроса «быть иль не быть»
отвечаешь на «дашь – не дашь»,
обновляя ратушные столбы.
Вот тоска – всему госпожа.
Но каждая молится: пусть повезет,
не придется решать,
ждать подвоха со всех сторон,
когда кончается сон.
«Не оглянусь, потому что я – Эвридика…»
Не оглянусь, потому что я – Эвридика.
Потому что тебя почувствую в темноте,
как бы ты ни молчал за плечом.
########################################Притихла
ночь земли в звездно-розовой наготе.
Только я – позади, а твое неверье
пересилит мольбу протянувшихся рук.
Скоро. Скоро оглянешься. Вот подбираются звери.
И не звёзды – зрачков жадный круг.
«Откуда ты пришла, Мари?..»
Откуда ты пришла, Мари?
Какой пропел тебя рожок?
Здесь и звезда-то не горит,
а льет молочный порошок.
Здесь Север, здесь края Марусь,
прозрачных глаз, ленивых крав.
Назвать по имени боюсь,
из жаркой полночи украв.
Украв в прозрачный холод дней
шальной, тугой – не мой напев.
Но одиночество длинней,
чем песни бледных наших дев.
Она была мне верна
не дольше трех дней в месяц.
Любимая. Шлюха. Жена.
Кастрат бы – и тот повесился.
Я слышал запах ее
от каждой башки матросской.
Соседское воронье:
– Бросьте, соседушка, бросьте.
Как шея ее тонка,
как жемчуг тяжел на шее
(кто тяжестью кошелька,
кто – плотью без подношенья).
На бедрах песок горит.
Ревнивый любовник – море.
Кто мертвую укорит,
вычернит в разговоре.
Прощал и ее, и всем.
К утру так веки невинны —
лучом в молоке, овсе.
Отсюда уже не видно.
«А признайся, Тезей, эта баба тебе надоела…»
А признайся, Тезей, эта баба тебе надоела.
Ты успел и узнать, и привыкнуть в дороге неблизкой.
Слишком многим она поступилась.
############################## Для женщины – смело
отдаваться самой, но победы теряется привкус.
Да к тому же обязан ты ей, что, приятель, не шутка.
Благодарность в любви для мужчины ######################################## тяжелый попутчик.
Сколь почетней спасать самому.
############################## Впрочем, бремя рассудка
(не скажу, что ума) дев уродует пуще,
чем массивные бедра: критянки же тяжеловесны,
ну а черные кудри подходят скорее для гривы.
Получив некий дар, подписал ты сомнительный вексель.
Подвернулся тот пьяница кстати, хмельной и игривый.
Пусть ведет ее в грот, оплетенный тугим виноградом.
Ей – наука и даже бессмертье в подарок, на откуп.
Что, Тезей, самолюбье задето? Да брось ты, не надо.
Баба с возу… и легче… ну, скажем, что лодка.
«Мой милый, не о нас расплакалась труба…»
Мой милый, не о нас расплакалась труба —
гуляет воздух в желтой батарее.
Вслух скажем – случай, про себя – судьба.