От вчерашних слез ресницы темней,
как трава от росы луговой.
Потому – жарче время болит:
из колдуний только в ведьмы. Вот край.
И сердечки злые – листики лип —
надо мною дрожат: выбирай!
И какой ни держись стороны,
хоть чужим, но напейся вином,
чтоб тяжелый ход скупой бороны
золотым перекатился зерном.
Если июль колет
синей стерней неба,
надо искать в поле
пристани и ночлега.
Было ведь: день длинный,
было: огонь яркий.
Что же конёк из глины
мне не довез подарки.
«По дорогам страны золоченых дубрав…»
По дорогам страны золоченых дубрав,
у столетия пару мгновений украв —
и пока они длятся, на солнце горит
позолоты обман да краснеет гранит
валунов, преграждающих входы в страну.
Я под первым из них схоронила вину,
под вторым – все заботы вчерашнего дня.
А под третьим – потом – схороните меня.
«Где над домом расплескана чаша ветвей…»
Где над домом расплескана чаша ветвей,
где густеет малиновый блеск
в час, когда начинает катить соловей
кольца звуков в проснувшийся лес,
где не гостем на лавке красуется тот,
кто колосья пригнет к борозде,
где чужой не увидит, как в двери зайдет
лунный дед со звездой в бороде,
где танцуют на камешках дольки копыт,
но рисунок теней не рогат,
где, потея от зноя, за домом храпит
в ожиданье грозы гром-раскат,
там последний приют для беспечной земли,
льется время в прозрачный кувшин,
чтобы желтые точки еще поцвели
под колесами мертвых машин.
«Не гуляй в лесу, если дождь…»
Не гуляй в лесу, если дождь
поздним вечером. В лесу не гуляй!
Ты дороги домой не найдешь,
что зарубки на деревьях сулят.
Там сосна забудет тяжесть корней,
следом ели покидают места.
Как надеяться, что небо верней?
Ведь луна с пути собьет просто так,
без желания тебя погубить —
из неверной из природы своей.
Тянет леший, дождь ли, клейкую нить,
эхо вторит мохноногой сове.
Разыграется лесной странный люд,
распоется, голоса раскидав.
Грибники наутро, верно, найдут
след ведущий наугад в никуда.