– Да, кое-какие травы, цветы на масло и, конечно же, овощи.
Она на мгновение задумалась.
– Я не знаю, как вас называть. Вы мне так и не сказали, как вас зовут.
– Можешь называть меня Элизабет. – Я отпила чаю, потом спросила: – Теган – необычное имя, может, корнуэльское?
– Валлийское. Мама однажды на каникулы туда ездила, когда была маленькая. И на нее нашло. Честно говоря, по-моему, это единственное, что ей во мне по-настоящему нравится.
Теган смотрела мне в глаза, и короткая тишина так полнилась тоской и болью, что мне хотелось обнять девочку, как обняла бы меня мама. Вместо этого я отвернулась сполоснуть над раковиной стакан.
Теган заметила на кухонном столе мой дневник.
– Ой, а это для ваших… рецептов и всякого такого?
Она подошла и взяла книгу.
– Положи, – произнесла я чуть резче, чем намеревалась.
Обида на ее лице так меня взволновала, что я внезапно захотела, чтобы она ушла. Я не привыкла, чтобы у меня дома был кто-то еще.
– Если допила чай, то пора бежать домой. Тебе нечем заняться, но не стоит из-за этого думать, что у всех остальных так же, – сказала я Теган, стараясь не смотреть в ее огорченное лицо.
Когда она ушла, меня охватило раздражающее сожаление. Даже сейчас я не могу понять, было это из-за того, что я пустила ее в дом, или из-за того, что прогнала.
Этим вечером я несколько часов готовила масла. Сделала около десятка флаконов лавандового и столько же – перечной мяты. Работа это легкая и приятная, обычно она занимает меня, мешая задуматься о том, что я никак не могу изменить. Однако сегодня я поняла, что мысли мои блуждают. Я думала о Теган. И о Маргарет. Не могу вспомнить об одной, чтобы вторая тут же не приходила на ум. И как бы я ни старалась держать в памяти лишь счастливый образ любимой сестры, всякий раз, как я ее представляю, кожу ее заливает смертельная бледность, и я не могу этому помешать.
28 февраля 2007 года,
Луна во второй четверти
Оттепель продолжается; временами моросит, но и только. Теган оправилась быстрее, чем я рассчитывала, и снова явилась на следующий день, словно я и не произносила тех резких слов. Она зачастила. Не стану притворяться, что пыталась ее отпугнуть. Пожалуй, ее свежесть и жизнерадостность мне по душе. Она впитывает знания, как кусок хлеба – бульон, в который его обмакнули. Ею владеет неистовое желание учиться, и она помогла мне расчистить заросли колючих кустов в дальнем углу сада. Я выдала ей пару старых резиновых сапог и снабдила толстыми перчатками. Ничто из вещей бедного ребенка не подходит для такой работы. Я спросила ее, почему она не проводит время с новыми школьными друзьями, и она объяснила, что никто из них не живет в деревне, а на автобусе ездить дорого, да и ходят они с перебоями. Я отважилась уточнить, не возражает ли ее мать против того, что она так много времени проводит вне дома; девочке ведь нужно делать домашнее задание? Кажется, ее мама социальный работник, где-то в Пасбери. Рабочий день у нее длинный, смены разные. Она счастлива, что дочка нашла себе занятие. Об отце речь не заходила, о братьях или сестрах тоже.