Зато в какой-то момент буквально все о нем вспомнили. Пусть никто не повернул к нему голову, но на затылках ясно прочитывалось его имя.
Он и сам заволновался. Подумал, что сейчас она его назовет, и вся защита полетит к чертям.
Ученый секретарь задал вопрос: «Кто был вашим научным руководителем?». Как видно, сразу хотел исключить его из числа претендентов.
Ученица мгновенно все поняла. Не то чтобы отреклась, но поместила в определенный ряд. Сказала, что руководителей у нее было столько, что она боится кого-то пропустить.
Он бы ее простил, если бы она извинилась. Ведь надо же было защищаться. В общем, она и защитилась тем, что его не упомянула.
Нет, Ученица действовала по-другому. С тех пор, как его забыла, старалась и дальше поступать так.
Если заходила речь об участии Критика, она сразу брала слово. По праву воспитанницы говорила то, что другому неловко произнести.
Поднимет очи горе, изобразит смущение, и скажет о том, что он настолько болен, что лучше его не беспокоить.
Те, кто должен решать, подумают-подумают, и вместо одной фамилии впишут другую. Кто как не Ученица имеет право его заменить?
Незадолго до смерти Критик попросил, чтобы на его похоронах речи не произносились и пришли только друзья.
Уж не хотел ли он проверить ее? Будучи человеком любопытным, интересовался, что случится после ухода.
Пришла, знаете ли. Кто-то вспомнил о просьбе умершего, но она стояла неколебимо. Когда гроб опускали в могилу, приложила платок к глазам.
Ученица и потом о нем не забывала. Однажды удивила тем, что решила заняться установкой памятника.
Позвонила последнему Ученику. Сказала, что дает деньги, а его просит помочь.
Что почувствовал Ученик? Не хочется вспоминать. Ведь это со мной она разговаривала, а я что-то невразумительное лепетал.
Ученица отличалась небольшим ростом, а в последние годы стала совсем маленькой. Она уже почти не ходила, а больше сидела в компании поклонников.
Что-то было знакомое в этой мизансцене. Так солистка предстает в окружении стайки участниц кордебалета.
Активно распространялся слух, что жить ей осталось недолго. На этом основании одна особенно рьяная аспирантка даже попала в редколлегию, а заодно и в какое-то жюри.
Раз я признался в том, что находился невдалеке, придется договаривать до конца.
Ведь мы с ней еще раз пересеклись. Как-то она прочла одно мое сочинение и потребовала к себе в Комарово.
Я сказал, что сегодня не могу, но она даже слушать не стала. Позволила только час на сборы и два часа на поездку.
Конечно, я опять все перепутал. Решил, что если такая спешка, то следует ждать чего-то хорошего.