Я похолодел. Борисова?
Красивая брюнетка. С холодными, как лед, глазами. Голубыми, конечно.
– Альфред Романович, прости, мне срочно надо бежать.
– Что? Куда? Подожди-ка, я хотел кое-что спросить у тебя. Весь вечер звонил… А эти все – нет да нет! Получается, даже и не передали…
– Альфред Романович, драгоценный, уважаемый! Прости, потом перезвоню!
Он еще что-то бухтел, но я бросил трубку и выскочил из ординаторской.
Кажется, Борисова только что заявила, что намерена навестить Мишу?
Надо любыми путями помешать ей.
* * *
День – четверг.
Когда меня выгнали с флота, поначалу не было никаких идей. Никаких амбиций.
Вадим Кровяник не желал видеть красивых женщин, и я старался отыскать такой способ существования, чтобы с ними не встречаться.
Последнее происшествие меня напугало. Покидая гостиницу, я боялся, что меня застукают, и потому сказал коридорному – мол, девица спит и будить ее до утра не нужно.
На самом деле она уже час как лежала мертвая. Или?.. Кажется, я что-то путаю.
В голове у меня, признаться, все основательно перемешалось с тех пор, как я прочитал свой дневник. Я нашел его в архиве, куда пустил меня приятель по доброте душевной. Сам не знаю, что я искал тогда. Меня вела обычная любознательность.
Были и другие мысли: я искал иного поприща человеку моего склада. Разбирая чужие беды, я, возможно, желал подспудно разобраться со своими. На этом пути я многое узнал: например, о том, что подавленная транссексуальность может быть причиной агрессии. Да, я многое узнал. Кроме одного: кто же я такой? Мужчина или женщина? Мститель или жертва? Чистое Божье создание или исчадье ада?
Так я размышлял, оглядывая впервые пыльные папки со старыми историями болезней, сводок статистики, бюллетеней и прочие залежи медицинского мусора в подвале. Мой пьющий приятель Семенов получал наслаждение в компании бутылки, а я рылся в этом прахе людском. И случилось чудо – я отыскал свою собственную старую тетрадь, исписанную карандашом. Вместо дат – только дни недели.
Как же я был счастлив! То мгновение сделалось точкой опоры для всего последующего – основополагающей, могущественной точкой. О подобном говорил Архимед, утверждавший, что надежная точка опоры позволит ему перевернуть Землю.
Чувства, захлестнувшие меня в тот момент, передать невозможно. Что испытает безродный найденыш, вдруг узнав в попавшейся ему на глаза антикварной дагерротипии собственное лицо? Он узнает не просто лицо – он узнает судьбу, род, имя, все главное о себе.
Время меня никогда не интересовало – ведь я обитатель вечности.
На крышке тетради чужой рукой было выведено: «Николай Радкевич. 1909 год. Наблюдающий врач…» Подпись неразборчива. Впрочем, свой почерк я тоже не сразу разобрал. Все-таки столько лет прошло. За эти годы многое во мне поменялось. Но только не самое главное – мое призвание. Я навсегда отдан Ему, я рука тьмы. Принадлежу тьме, как и тьма принадлежит мне.