– Нет, – с хладнокровием пиявки ответила Юлия Александровна. – Знаете, я навела справки. В архиве нет никаких бумаг, связанных с Радкевичем. Не говоря уж о том, что больных у нас в архив пускать не принято.
– Никаких бумаг? Но я совершенно точно знаю, что в нашем архиве хранился дневник Радкевича. На первых порах ему ведь и писать давали, чтобы разобраться – не притворяется ли.
Я знал, что Миша никаких бумаг в архиве читать не мог. Но зато их мог читать кое-кто другой.
– Мне бы хотелось понять одно: вы-то, Алексей Васильич, не притворяетесь ли? – с горечью спросила Борисова. – Уверяете меня, что на полном серьезе поверили в этот балаган с переселением душ? Реинкарнация? Вы же доктор!
– А сама история Потрошителя и Радкевича вас никак не заинтересовала в этом ключе? И потом – разве доктор не может… сомневаться?
Я чувствовал, что хожу по краю. Но игра доставляла мне столько удовольствия…
– Сомневаться? В выводах фундаментальной науки? Никогда. Настоящий доктор… Впрочем, вряд ли об этом стоит. Боюсь, вы просто не желаете работать с вашими пациентами как следует, – сухо ответила Борисова. – Что ж… Как заведующая отделением я вынуждена взять это на себя. А в отношении вас сделаю выводы.
И она вышла из ординаторской, дверью не хлопнув. Такая выдержка восхитила меня. Настоящая железная леди!
Выпроводив Борисову, я бросился звонить Штерну.
Он был дома и обрадовался, услышав мой голос.
– Тебе не передали? Я же звонил тебе уже раз пять. Ну, надо же! Распустились там все без меня, – оживленно лопотал старик в трубку. – Алексей, послушай меня…
– Слушаю!
– Я тут подумал, порассуждал. И вот к чему пришел. Отделение наше – замкнутая система. Ты прекрасно знаешь, насколько пациенты закрыты от внешнего мира. У нас никакие волнения сами по себе не возникают. Все внешнее закупорено. Если что-то случилось – причина этого кроется снаружи. Это понятно? Так вот. Я стал искать причину, сопоставил даты. Ну, и слушай! – закричал мне прямо в ухо старик. – Все неприятности начались у нас с приходом Борисовой!
Я оторопел:
– То есть? Что ты хочешь сказать, Альфред Романович, уважаемый? Она, что ли…
Старик засмеялся:
– Да боже упаси, я совсем не это… Хотя знаешь? Была и такая версия! В отношении Потрошителя по крайней мере. Кое-кто полагал, что только женщина способна так возненавидеть другую женщину, чтобы…
– Альфред Романович! Вы же не о Потрошителе хотели.
– Ах да, да… Слушай! Так вот. Как только я догадался про Борисову – я тут же вспомнил еще одну особенность, которая совпадала у всех жертв Кровяника. Помнишь, нет? Он убивал красивых брюнеток с голубыми глазами.