Тасик взвыл, согнулся, чтоб пощупать больное место, и ему прострелило спину.
– Еть! Майка!!! Через колено тебя…
– Стой, не двигайся! Ох, горе луковое… Стой, я сейчас! Я бегу-бегу! Ты только не двигайся!
– Да не могу я двигаться! – завопил, раздражаясь, Тасик. – Давай уже действуй!
Толстая короткостриженая седая Майка, подбирая полы халата, начала действовать. Она заторопилась на кухню. Все ее пышные формы заколыхались, заволновались, пришли в движение. Шажок. Еще шажок.
– Да быстрее же, еть твою дивизию!!!
– Бегу, бегу!
Она вправду торопилась: это было написано на ее лице. Мука, разлитая по тугим щекам, и отчаяние в глазах делали ее чрезвычайно похожей на спринтера, с искаженной физиономией пересекающего заветную финишную черту. Вот только расстояние, какое Майке удалось осилить…
– Уаууу!!! – взвывал Тасик из коридора.
Тюбик с обезболивающей мазью хранился на дверце холодильника в кухне. Кухню отделяли от прихожей ровно пять шагов. Еще три до холодильника. И обратно. Итого шестнадцать.
Майка героически преодолела все расстояние за пять минут. (Обычно она тратила не меньше десяти.)
Но неблагодарный Тасик остался недоволен.
– За смертью тебя посылать, перечница… – ворчал он, вздрагивая всем телом, когда Майка могучей красной лапой щедро разляпывала крем по его пояснице.
– Я тебя предупреждала, – невозмутимо ответствовала Майка. – Я же говорила…
– Говорила, еть! Со свету ты меня сживешь. Что это такое?
Обретший свободу Тасик осторожно разогнулся и с изумлением уставился на пыльный, грязный, жеваный лоскут неизвестно чего, зажатый в его руке.
Пронзенный радикулитом, он поначалу и позабыл о своей добыче. Тумбу, между прочим, чинить придется… И не кому-нибудь, а ему – Тасику!
– Что это такое?! – грозно сдвинув брови, спросил он.
– Сдается мне, Тасик… что это коврик. Светочка мне подарила… Не помнишь разве? На пятидесятилетие.
Тасик угрюмо помотал головой:
– Тыщу раз говорил – не называй меня так.
– Вот. А я тоже забыла, – не слушая мужа, балаболила Майка. – А тут гляжу – чего у нас моли-то так развелось? Откуда?!.. Нехорошо как-то – перед праздниками… И ты представляешь – вспомнила! Как ты тогда подвыпивши пришел и тумбу задел, горе луковое! А я как раз перед этим Светочкин подарок положила на край. Оно и съехало!
– То есть вот двадцать… Раз, два, три, четыре… Десять… – на пальцах подсчитал Тасик. – Ну да! Двадцать два года! Это дерьмо тут за тумбой валялось…
– Какое же дерьмо? Тасик! Это ж Светочка подарила.
– ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА ВАЛЯЛОСЬ! – Тасик поднял очи горе́ и возвысил голос примерно на октаву: – И ВОТ ТЕПЕРЬ СРОЧНО ТЕБЕ НА КОЙ ХРЕН ПОНАДОБИЛОСЬ?! А?! Ты меня инвалидом сделать хочешь?! Японский городовой, еть растуды тебя поленом!!!