Вчера я не ожидал, что мне будет страшно. А сегодня страх проник даже в кончики пальцев, покалывая их иголочками и оттуда пробирался к сердцу. Мне было стыдно этого страха, я покусывал губы и не сводил взгляда с числа «тринадцать» на дверях квартиры. Говорят, что это роковое число. Многие побаиваются его. Но я-то ведь не суеверный. В одном из своих стихотворений, помещенном в стенгазете, я высмеивал ребят, верящих в приметы. Потом это стихотворение читала на вечере Танька Воробьева. Ей здорово хлопали тогда. Танька собирает все мои стихи. Шутит, что со временем отдаст их в музей.
— Боязно? — шепотом спросил я Сашку.
— Вот еще! — сказал Воронок и, поежившись, добавил: — Становится довольно прохладно. Кто знает, сколько придется ждать.
— А знаешь, Воронок, я жду не дождусь конца моего испытательного срока, — сказал я.
— Неужто! — оживился Сашка. — Значит, всерьёз заело тебя. Ну ничего — скоро я расскажу тебе о моих путешествиях. И, может, мы вдвоем начнем готовиться к новому. Если ты, конечно, согласишься.
— Какие путешествия во время войны? Не смеши, Воронок. Опять ты меня разыгрываешь.
— На этот раз нет. Нас ждет отличное путешествие. А ну, тихо...
На лестнице послышались шаги. Старушка с авоськой, кряхтя, поднималась по ступенькам. Из авоськи торчал рыбий хвост. Старушка прошла налево — в двенадцатую квартиру.
— Отоварилась бабуся, — сказал Сашка, — поймала золотую рыбку.
— Давай помолчим, — предложил я, — пограничники в секретах часами не разговаривают. А мы все болтаем.
— Так то пограничники. А мы с тобой всего-навсего ремесло. До пограничников у нас нос не дорос. Надо же было так поздно родиться!
Когда разговариваешь, то чувствуешь себя как-то спокойнее. Не лезут в голову всякие ненужные мысли.
— Андрейка у нас замечательный. Правда, Воронок?
— А мы что — лыком шиты? Я тоже хотел в подъезде остаться, да они меня опередили. Там, между прочим, безопаснее.
— Так ты, значит, хотел где безопаснее?
— Ну тебя к лешему! И чего придираешься к каждому слову? Может, никто еще и не придет. Нанюхаемся вот этой дореволюционной пыли —- и потопаем в общежитие несолоно хлебавши.
Да, это был бы прекрасный выход. И зачем только мы ввязались в эту историю? Просто надо было сообщить милиции, и все. Единственно правильный шаг, которого мы, к сожалению, не сделали. И даже благоразумный Андрейка Калугин почему-то высказался за засаду.
— Тебе хорошо, — шепнул я, — у тебя разряд по боксу да еще эта железяка. А у меня всего лишь булыжник и мускулы, как кисель.
— Нет у меня никакого разряда. На пушку я тебя взял, — буркнул Сашка.