Ему подумалось, что сам он в чем-то очень похож на дичь. За ним охотятся. Многие. Но… Он ни разу не заметил их близко от себя. Ни полиции, ни ФСБ. Он знал только, что они проверили три из его съемных квартир. Уже давно им оставленных. Они отставали. Вадим улыбнулся. Просчитать его связи с жертвами практически невозможно. Он радовался, что все так хорошо рассчитал. Ведь убивал он только тех, кого изначально определял в жертвы. Многие из тех, с кем он был связан, пусть и мимолетно, не дадут достаточно информации. А вот убивать их было бы рискованно. Очень четкий план. Требующий большой выдержки. И потому он впереди своих преследователей на два шага. Но все же это ненадолго. И это еще одна причина, чтобы покончить с этим как можно быстрее. Тогда пройдет это напряжение, эта усталость. Ведь их переносить становится все труднее.
Сейчас он эту тяжесть чувствовал уже не на духовном, а на чисто физическом уровне. Видимо, организм дает сбой. Нервы. Надо заканчивать. Он решительно шагнул вперед, будто против течения. Преодолевая сопротивление воздуха, который, казалось, стал плотнее и тяжелее. Вадим подошел к паре в середине зала. Женщина из «Бюро магических услуг» подняла на него глаза. У нее был отчужденный, холодный взгляд, хотя при этом она ему улыбалась. Чуть надменно, все так же царственно. Анатолий тоже мимолетно улыбнулся ему своей профессионально дружелюбной чиновничьей улыбкой и даже чуть заметно кивнул в знак приветствия. И они тут же вернулись к разговору.
– Во многом вы правы, – мягким вкрадчивым тоном говорила женщина. – Мистика, на самом деле, сродни философии. Из таких фундаментальных учений, вроде конфуцианства. Которые близки к понятию религии. Это просто совершенно иной взгляд на мир. Но, на мой взгляд, это, так скажем, вероучение строится на более простых, почти физиологических установках. Каждый из нас неспособен поверить в быстротечность и мимолетность собственной жизни. А значит, и в ее незначительность. Отсюда берет свою основу и вера в собственную уникальность. Мы единственные и неповторимые. Наш духовный опыт неповторим. И именно поэтому мы его так жадно накапливаем. Чтобы он остался в веках.
– Кажется, – живо ответил ей Анатолий, – это называется таким простым понятием, как самовыражение.
– Совершенно верно! – обрадовалась она. – За этим простым понятием стоит страх забвения. Каждый может убедить себя, что останется бессмертен в продолжении рода, в генетической памяти. Но ведь эта самая память – это такая малость! И потому мы боимся смерти.
– И верим в реинкарнацию, – с легкой самоиронией поддержал ее собеседник.