| Весьма вероятно, что обуви вообще не произвели. |
| Likelier still, nobody knew how many had been produced, much less cared. | Еще вероятнее, что никто не знает, сколько ее произвели, и, главное, не желает знать. |
| All one knew was that every quarter astronomical numbers of boots were produced on paper, while perhaps half the population of Oceania went barefoot. | Известно только одно: каждый квартал на бумаге производят астрономическое количество обуви, между тем как половина населения Океании ходит босиком. |
| And so it was with every class of recorded fact, great or small. | То же самое -- с любым документированным фактом, крупным и мелким. |
| Everything faded away into a shadow-world in which, finally, even the date of the year had become uncertain. | Все расплывается в призрачном мире. И даже сегодняшнее число едва ли определишь. |
| Winston glanced across the hall. In the corresponding cubicle on the other side a small, precise-looking, dark-chinned man named Tillotson was working steadily away, with a folded newspaper on his knee and his mouth very close to the mouthpiece of the speakwrite. | Уинстон взглянул на стеклянную кабину по ту сторону коридора. Маленький, аккуратный, с синим подбородком человек по фамилии Тиллотсон усердно трудился там, держа на коленях сложенную газету и приникнув к микрофону речеписа. |
| He had the air of trying to keep what he was saying a secret between himself and the telescreen. | Вид у него был такой, будто он хочет, чтобы все сказанное осталось между ними двоими -между ним и речеписом. |
| He looked up, and his spectacles darted a hostile flash in Winston's direction. | Он поднял голову, и его очки враждебно сверкнули Уинстону. |
| Winston hardly knew Tillotson, and had no idea what work he was employed on. | Уинстон почти не знал Тиллотсона и не имел представления о том, чем он занимается. |
| People in the Records Department did not readily talk about their jobs. | Сотрудники отдела документации неохотно говорили о своей работе. |
| In the long, windowless hall, with its double row of cubicles and its endless rustle of papers and hum of voices murmuring into speakwrites, there were quite a dozen people whom Winston did not even know by name, though he daily saw them hurrying to and fro in the corridors or gesticulating in the Two Minutes Hate. | В длинном, без окон коридоре с двумя рядами стеклянных кабин, с нескончаемым шелестом бумаги и гудением голосов, бубнящих в речеписы, было не меньше десятка людей, которых Уинстон не знал даже по имени, хотя они круглый год мелькали перед ним на этаже и махали руками на двухминутках ненависти. |