| Когда фантазия Йоссариана истощилась, все возможности поиздеваться над письмами были исчерпаны, он начал атаковать фамилии и адреса на конвертах. Он отправлял в небытие дома и улицы и, словно господь бог, небрежным мановением руки стирал с лица земли целые столицы. |
| Catch-22 required that each censored letter bear the censoring officer's name. | Инструкция требовала, чтобы на каждом проверенном письме значилась фамилия цензора. |
| Most letters he didn't read at all. On those he didn't read at all he wrote his own name. | Большинство писем Йоссариан не читал вообще и спокойно подписывал их своей фамилией. |
| On those he did read he wrote, | А на тех, которые читал, выводил: |
| 'Washington Irving.' | "Вашингтон Ирвинг". |
| When that grew monotonous he wrote, | Когда ему и это надоело, он стал подписываться: |
| ' Irving Washington.' | "Ирвинг Вашингтон". |
| Censoring the envelopes had serious repercussions, produced a ripple of anxiety on some ethereal military echelon that floated a C.I.D. man back into the ward posing as a patient. | Его цензорские шалости на конвертах привели к серьезным последствиям. Некие высокопоставленные военные чины обеспокоенно наморщили лбы и решили послать в госпиталь сотрудника контрразведки. Под видом больного он вскоре появился в палате Йоссариана. |
| They all knew he was a C.I.D. man because he kept inquiring about an officer named Irving or Washington and because after his first day there he wouldn't censor letters. He found them too monotonous. | Но очень скоро здесь все раскусили, что перед ними контрразведчик, потому что он без конца выспрашивал, об офицере по имени не то Ирвинг Вашингтон, не то Вашингтон Ирвинг, а также потому, что уже на второй день он позволил себе бросить проверку почты, сочтя это занятие слишком утомительным. |
| It was a good ward this time, one of the best he and Dunbar had ever enjoyed. | На сей раз Йоссариан лежал в отличной палате, пожалуй, лучшей из всех, в которых ему с Данбэром приходилось когда-либо вкушать блаженство. |
| With them this time was the twenty-four-year-old fighter-pilot captain with the sparse golden mustache who had been shot into the Adriatic Sea in midwinter and not even caught cold. | Рядом лежал двадцатичетырехлетний капитан истребительной авиации - молодой человек с жиденькими золотистыми усиками. Он был сбит над Адриатическим морем зимой, в самые холода, - и даже не простудился. |
| Now the summer was upon them, the captain had not been shot down, and he said he had the grippe. | А теперь, когда на дворе стояла жара, и никто не сбивал его над холодным морем, капитан утверждал, что болен гриппом. |