Катя бросается на Бориса как свирепая рысь, расцарапать харю или откусить палец, но Борис уклоняется играючи, угощает шлепками.
– Злости много, а техники мало, – заключает, не выходя из боя.
– Трактор купи! – огрызнулся я. – Будет техника.
– Остришь?
Едва поднимаюсь, меня качает, кожаный сапог со шпорой сносит как ураган, я кувыркнулся, в спину и череп воткнулись камни склона.
– Щас будешь тупить.
Впрочем, тупить мы с Катей начали давно, шатаемся как пьяные, держимся за головы, удары вялые, косые, с нами можно вытворять любое фаталити.
– Продолжаем, – сказал Борис.
– Не мучай, а! – вырвалось из меня. – Добей уже…
– Это армия, сынок.
Монстры уже кажутся заботливыми няньками. Не знаю, как мы пережили, наверно, нелепая случайность. Распластались, как выброшенные на берег осьминоги, на Борисовом плаще, тот милосердно – надо же! – расстелил у костерка. Рты хватают воздух как рыбьи, пот ест глаза, но поднять руки и протереть сил нет.
– Зачем против монстров каратэ? – простонала Катя.
– Во-во, против лома…
Договорить я не смог, в глотке пустыня.
Борис, сидя у костра, затягивается сигаретой, выдыхает сизую струю ровно, протяжно, будто не ногами махал, а собирал ромашки.
– Люди здесь пострашнее монстров.
Да уж, один Борис чего стоит…
Глубинный хруст… и словно камушки бегут по склону. Я кое-как сумел повернуть голову набок, по каменной насыпи у стены действительно катятся кусочки Руин, некоторые докатились до меня, укололи в свежие синяки, но я почти не ощутил. Склон вспучился, жутко крякнули трещины, и из самого черного разлома в центре высовывается голова гигантского насекомого, за ней тянется, ссыпая с краев норы волны каменных зерен в пыльной пелене, змееподобное черно-серое тело, собранное из валунов в чешуе, каждая чешуйка могла бы стать наплечником для доспехов.
– Упс! – выдал Борис, медленно вставая, окурок изо рта выпал, пальцы нащупали, утянули с пола дробовик. – Кажись, мы устроили стадион в чьей-то спальне.
Бронированное мясное метро все лезет и лезет, вздымается над ареной, загибаясь в монумент вопросительному знаку, утробное рычание, звонко щелкают кривые кинжалы жвал, в самом деле кинжалы – из металла, с огранкой, высекают искры. Между жвалами торчит пара прямых кинжалов, чуть меньше, в зеленой слизи.
– И что это за спящая красавица? – промямлил я, нет сил даже испугаться.
Щелкнул затвор дробовика.
– Многоножка.
– И где ножки?
В ответ лязгнуло так, будто легион разом вынул гладиусы из ножен. Из хребта и боков гусеницы меж чешуек вылезли ножи, от перочинных до мечей, лес клинков вырос за секунду, шеренги лезвий сверкают как серебряные лучи, у головы колышется роскошный воротник мечей.