— Да-да, — апатично раздалось из дерева, — знаю-знаю, новый староста чертового общежития, там все здоровски, просто-таки эльфы с досады плюются, да. Бумажонку-то мне киньте, потом подберу, ага.
Вот черти, домовых, и тех достали, а!
— Да, это я, Григорьева, — пытаясь хоть как-то на метлу вскарабкаться, сообщила домовому. — А там все плохо, эльфы — те вообще бы на суку после такого повесились, и они это — самогон же гонят прямо в общежитии!
В стволе дерева стало как-то очень напряженно тихо, потом открылась дверь, показались ноги в красных сафьяновых сапожках.
— Фу, срамота, — высказались не ноги. — Чай, только на метлу села?
— Ага, — отозвалась я, предпринимая титанические усилия, чтобы не свалиться.
— Ну, стало быть, залетай, Григорьева, — смилостивился домовой.
— Станислава я, — выдохнула, когда метла осторожно влетела.
— Стаська, стало быть, — решил домовой. — А я Никодим. Водку будешь?
Тут я попросту разжала пальцы и бухнулась на пол. Благо, падать было не высоко. И уже там, лежа на теплом древесном полу и разглядывая аккуратное жилище, выдохнула:
— Буду. Чай малиновый. Есть?
— Есть, как не быть, — усмехнулся домовой.
У Никодима мне очень-очень понравилось. Три круглых окошка давали много света, сам дом был очень теплый, атмосфера дружелюбная, столик светлого дерева, а на столе книга… из серии про «Как…», в смысле это была «Как приструнить чертей».
— Да давить их, гадов, надо! — в сердцах выдохнула я.
И с этого момента между мной и старшим домовым установилось абсолютное взаимопонимание.
Спустя час, три чашки чаю для меня и пяти стаканов водки для него дядь Никодим учил меня жизни:
— С подарками ходить начнут — гони!
Я понятливо кивнула, да что там кивнула — я записывала. Для чего мы выдернули из книги несколько листов, а домовой мне от щедрот душевных цельный огрызок карандаша выдал.
— Угрожать станут — не слухай, — продолжал дядь Никодим. — Ты вот что обмозгуй, Стасенька, на территории университета меж студентами драки да побоища ни-ни. Записувай.
«Драки ни-ни», — послушно записала я.
— А вот коли порядки наведут, тады и подписувай… на денек, стало быть.
«На денек можно» — торопливо записала, и мы с домовым похихикали, подленько и гаденько очень.
Ибо чертей ждали суровые времена.
— И сколько так чертей мурыжить можно? — поинтересовалась я.
— Неограниченное количество предписаний, — обрадовал меня дядь Никодим.
Мы, стало быть, собирались вновь подленько похихикать, но тут в дом постучали. Не в двери там, не в окно, а в дом. Отчего дом весь задрожал.
— Входи уж, — отозвался домовой.