— Я — не большинство.
— Знаю. Я это быстро поняла. Но всё равно — не могла. Я же обманывала тебя, и мне было стыдно признаться в этом.
Голос девушки звучал всё тише, пока совсем не затих. Не в силах и дальше смотреть на это, Фолкнер спустил ноги на пол, собираясь подойти, обнять, успокоить. И тут обнаружил, что полностью обнажён.
Он хорошо помнил, что лёг спать в кальсонах, которые теперь, почему-то валялись на полу у двери, выходящей в коридор. И когда только он успел их снять? Неужели раздеваясь во сне, он стащил с себя одежду и наяву тоже? Чтобы хоть как-то прикрыться, добираясь до чемодана с одеждой, Фолкнер потянул одеяло, чтобы обмотаться им, и замер, в ужасе глядя на небольшое пятно крови, резко выделяющееся на белой простыне.
Какое-то время он пытался осмыслить происходящее, пока осознание не навалилось, ударив, словно обухом по голове. Это был не сон! Он действительно этой ночью занимался любовью с Самантой и лишил её девственности. Господи, она же пришла его успокоить, а он! Что же он натворил? Затащил в постель невинную девушку. И ведь чувствовал же эту робость, неумелость…
Да, но он же считал, что это просто сон. Невероятно яркий, реалистичный, но всё же сон. Почему она позволила ему? Почему не ударила, не закричала на него, не дёрнула за волосы, в конце-то концов? Он бы остановился. Наверное… В тот момент он плохо соображал, действовал скорее на инстинктах… И он даже толком не подготовил её, а она же была девственницей…
— Я сделал тебе очень больно? — выдавил он, с ужасом ожидая ответа.
Девушка вскинула голову, проследила за его взглядом и, увидев пятно, залилась румянцем так, что запылали даже уши.
— Саманта? — чуть более требовательно спросил Фолкнер.
— Нет, — прошептала она, но взглянув в недоверчивое лицо мужчины, поправилась. — Немножко. В самом начале. А потом прошло. И стало приятно. Очень.
— Хорошо, — выдохнул Фолкнер, обернул одеяло вокруг талии и, пересев на постель Саманты — к чёрту приличия, они уже практически женаты, хотя она об этом ещё не знает, — взял её за руки.
— Саманта…
— Сэмми, — поправила она. — Меня все зовут Сэмми. Кроме… опекунов.
— Сэмми. — Фолкнер улыбнулся и легонько коснулся щеки пальцами. — Моя красавица.
— Красавица, ага, — вздохнула девушка, теребя неровно обрезанные кудряшки.
— Красавица! — подтвердил Фолкнер, ни капли не кривя душой. Удивительно, что вчера он этого не заметил, точнее — заметил, но не придал значения. Мало ли на свете симпатичных мальчиков? Но теперь он видел всё — и нежный овал лица, и изящный рисунок губ, и аккуратный носик, и светлую, чистую кожу лица, на которой так легко появлялся румянец. Даже слегка оттопыренные ушки казались ему очаровательными. Но самое прекрасное — это глаза. Огромные, цвета шоколада, осенённые длинными густыми ресницами, сейчас они смотрели на него вопросительно, чуть испуганно и при этом с какой-то затаённой надеждой.