Гжиб, скажу я вам, до того тут остервенел, что даже морда у него посинела, он только кулаками стучит да орет: «Я этих крыс выкурю отсюда!.. Приехали, кричит, на возах, а бежать будут пешком!..» Иосель оттащил его за рукав и повел в чулан вместе с Ожеховским, и там они чего-то сговаривались потихоньку.
— Дурак он, — сказал Слимак. — Раз уж не успел он вовремя купить, нынче ему не одолеть немцев. Это народ оборотистый.
Разомлевшая от водки бабка качнулась, сидя на лавке.
— Не одолеть?.. — говорила она. — Налейте мне еще наперсточек… Ну, он не одолеет, так Иосель одолеет, а не Иосель, так его шурин… Налейте-ка наперсточек. Они найдут управу и на шваба. А я что знаю, то знаю… Налейте, а то что-то мутит. Ох, много я чего навидалась в корчме… Кабы этот антихрист не жил у нас в деревне, и все вы, хозяева, кое-что про это узнали б…
Тут она что-то забормотала, потом зашептала, наконец свалилась с лавки и уснула на полу сном младенца.
— Что это она болтает? — спросила мужа Слимакова.
— Известное дело — пьяная, — ответил мужик. — Подслуживается к шинкарю, вот и думает, будто он может сделать все, чего захочет.
Когда настала ночь, Слимак снова поднялся на холм поглядеть на лагерь колонистов. Люди уже забрались в свои фургоны, загнав скотину в огороженное пространство, и только табун лошадей пасся на лужайке возле оврага. Время от времени ярче вспыхивало пламя в догорающих кострах, ржала лошадь или раздавался окрик усталого караульного.
Слимак вернулся домой, бросился на постель, но спать не мог. В темноте он совсем упал духом и с тревогой думал, сможет ли он один, живя на отлете, противостоять целой ораве немцев?
«Еще, пожалуй, нападут на меня… или подожгут…» — размышлял он, ворочаясь с боку на бок.
Вдруг около полуночи вдали прогремел выстрел. Слимак вскочил. Выстрелили второй раз. Он бросился во двор и наткнулся на перепуганного Овчажа. За рекой раздавались крики, ругань, топот лошадей.
Понемногу суматоха улеглась, но в лагере не спали до утра. На другой день Слимак узнал от колонистов, что какие-то неизвестные прокрались ночью в их табун. Мужик удивился.
— О таких штуках, — сказал он, — у нас еще не слыхивали.
— Вы ведь своих лошадей запираете, — ответил один из колонистов. — А еще воры рассчитывали на то, что мы с дороги проспим. Но нет, мы-то не проспим, — прибавил он, смеясь.
Весть о нападении на лагерь колонистов мигом облетела округу, обрастая в каждой деревушке все новыми подробностями. Рассказывали, что появилась шайка конокрадов, которые угоняют ворованных лошадей чуть ли не в Пруссию, что немцы всю ночь сражались с ними и даже несколько человек убили. Дней через пять слухи эти дошли наконец до полицейского урядника. Он тотчас распорядился запрячь в бричку раскормленную кобылку, достал из клети бочонок, прихватил еще и два-три мешка, которые ему дала жена, и отправился производить следствие.