Он скрылся за углом; дверь снова скрипнула. Должно быть, он ушел к себе.
— А вы где живете, пан учитель? — спросил мужик.
— Обычно в школе, но сегодня ночуем с дочерью в конюшне.
Слимак задумался и сказал:
— Видать, мою бабу только до завтра положили в горнице. А завтра нас прогонят в конюшню… Нет, нечего нам тут засиживаться.
Они вошли в темные сени. Откуда-то из дальних комнат доносился громкий разговор, прерываемый взрывами грубого смеха и звоном стаканов. Учитель взял Слимака за руку и потянул к дверям налево. В большой комнате, заставленной скамейками, тускло горела лампочка; в углу на топчане лежала Слимакова; какая-то старуха клала ей на голову мокрые тряпки. Комнату наполнял острый запах уксуса.
У Слимака сжалось сердце. Лишь теперь, ощутив этот запах, он понял, что жена его больна, тяжко больна.
Он наклонился над топчаном; Слимакова, прищурив глаза, вглядывалась в него. И вдруг заговорила хриплым голосом:
— Это ты, Юзек?..
— Я и есть.
Закрыв глаза, больная теребила край тулупа, которым была накрыта. Немного помолчав, она снова заговорила, на этот раз громче:
— Что ты делаешь, Юзек?.. Что ты делаешь?..
— Да видишь, стою.
— Ага! Стоишь… Я знаю, что ты делаешь… Ты не думай!.. Я все знаю…
— Идите отсюда, хозяин, идите, — перебила ее старая немка, подталкивая мужика к дверям. — Идите, а то она волнуется, ей вредно… Идите.
И она выпроводила его из комнаты.
— Юзек!.. — крикнула Слимакова. — Юзек! Поди сюда… Я тебе кое-что скажу…
Мужик колебался.
— Не стоит, — шепнул учитель, — она бредит и раздражается. Когда вы уйдете, она, может быть, уснет.
Он провел Слимака через сени на другую половину, в кухню. Туда сейчас же вошел Фриц Хаммер и утащил Слимака в комнаты.
За ярко освещенным столом, уставленным пивными кружками, в клубах табачного дыма сидел, попыхивая трубкой, старик Хаммер, а рядом с ним мельник Кнап. Это был тучный человек, грузный, как куль муки, с широкой красной физиономией, лоснящейся от пота. Сидел он без сюртука, держа в одной руке кружку пива и рукавом другой руки вытирая вспотевший лоб. Из-под расстегнутой рубашки, на которой блестели золотые запонки, виднелась полная, как у женщины, грудь, густо поросшая волосами.
Направо от стола, на подставке стоял изрядный бочонок пива, из которого Вильгельм Хаммер то и дело наполнял кружки.
— Ну, как ты называешься, отец? — весело крикнул Кнап грубым голосом, с сильным немецким акцентом.
— Слимак.
— О, правда, это тот самый!.. — гаркнул Кнап и захохотал. — А ты продашь нам твой земля с горой под мельницу?
— Кто его знает?.. — робко ответил мужик. — Стало быть, продам…