Накануне мы заехали в морг проститься с Гленом. Он лежал такой нарядный в своем банковском костюме-тройке, при темно-синем с золотом галстуке, который он так любил. Я постирала и отутюжила его лучшую белую сорочку, и смотрелся он просто идеально. Глену бы понравилось. Разумеется, в гробу был вовсе не настоящий Глен. Самого его там не было, если вы понимаете, о чем я. Он выглядел скорее как восковая фигура Глена.
Матушка его вовсю рыдала, а я стояла позади, не мешая ей побыть напоследок со своим мальчиком. Я все смотрела на его руки с идеально ровными, розовыми, отполированными ногтями. На руки невинного человека.
Из морга мы с Мэри отправились в «Джон Льюис» купить себе шляпки.
– Там у нас огромнейший ассортимент, – указал нужные полки продавец, и мы надолго задержались перед тремя десятками черных шляпок, пытаясь представить себя в них на похоронах Глена. В итоге я выбрала себе что-то типа шляпки-таблетки с небольшой вуалькой, прикрывающей глаза, а Мэри остановилась на уборе с полями. Стоили они целое состояние, но ни я, ни она не стали этим заморачиваться.
Мы вышли на улицу с пакетами в руках и остановились, на мгновение забыв обо всем грустном.
– Давай-ка, Джинни, зайдем домой и выпьем чаю, – предложила Мэри.
Так мы с ней и сделали.
И вот сегодня мы перед большим зеркалом в прихожей надеваем свои новые шляпки и садимся в такси, чтобы ехать в крематорий. Мы с Мэри слегка держимся за руки, скорее даже просто касаемся пальцами. Отец Глена глядит в окно на моросящий дождь.
– Как похороны – так вечно дождь, – ворчит он. – Что за пакостный сегодня день!
Любопытная это штука – похороны. Равно как и свадьбы, мне кажется. Целое сборище людей, которых в любое другое время ты б ни разу не увидела, суетятся у фуршета, смеются и плачут. Даже здесь, на похоронах Глена, я слышу, как тихонько с кем-то перехихикивается один из его стареньких дядюшек. Едва мы призжаем, нас всех ведут в зал ожидания – меня, моих маму и папу, его родителей и еще небольшую кучку Тейлоров.
На самом деле, я очень даже рада, что никто сюда больше не пришел. Ни из его банка, ни из моего салона. Мы давно уж не являемся частью того мира.
Потом появляется Боб Спаркс. Весь такой почтительный, в черном костюме и галстуке, в точности как гробовщик. Он встает отдельно от нас, перед самым поминальным садом при колумбарии, и делает вид, что пытается разобрать имена умерших на табличках. Цветов он никаких не присылал – впрочем, мы всем сказали этого не делать. «Только от семьи», – посоветовал нам здешний распорядитель. Поэтому лежит лишь венок из лилий, обвитых лаврами («И классика – и просто классно», – прощебетала мне в магазине молоденькая флористка), да еще Мэри заказала выложить имя Глена из белых хризантем. Ему бы это страшно не понравилось. Почти даже слышу, как он говорит: «Как это пошло». Но Мэри довольна, и это сейчас главное.