— Должно подойти. У продавщицы была фигура почти как у тебя. Если будет велико, заколем булавками и потом подошьем.
Я не носила махровую ткань с тех пор, как ходила под стол пешком. Подшивать полотенца? Что за бред!
Марк указывает на ванную.
— Живенько!
Это комбинезон с глубоким V-образным декольте. Благодаря чудесному изобретению под названием спандекс я в него влезаю, но не так, как задумано природой, а как захотел голливудский дизайнер. Потому что для белья места не остается. Никакого.
Я выхожу из ванной.
— Идеально! — кричит Марк.
Идеально для чего? В голове звучит голос Айяны: «Будь стервой».
— Я не выйду в таком на люди! — отрезаю я.
— Ну, Эмили… — Марк подходит и обнимает меня за талию. Вблизи его медные глаза еще красивее, красновато-коричневые, с золотыми кольцами. Как у льва. — Ты помнишь свою цель?
— Да, но…
— Никаких «но», Эмили. Здесь, в Голливуде, нет никаких «но».
Это я уже поняла.
— Если хочешь взобраться наверх, — он сильнее стискивает руки и ставит свой вкрадчивый голос на автопилот, — и стать как Лейла, ты должна мне довериться и пойти на вечеринку Чипа Блитца в этом.
Стоп!
— Это вечеринка Чипа Блитца?!
— Ну да.
— Того самого Чипа Блитца? Одного из самых знаменитых модных фотографов Америки?
— Я бы сказал, мира. И я знаю, что Чип предпочел бы называться «портретным фотографом» или «фотографом знаменитостей», а не «модным», но — да, речь именно о нем. — Марк почесывает подбородок. — Ты разве не знала? Я думал, что сказал тебе… Ему я о тебе точно говорил.
Я ахаю:
— Правда?
— Ага. Он очень хочет, чтобы ты приехала. Ну, так как?
Престон. Чип. Через несколько минут мы едем по Сансет-бульвару. Я смотрю на щиты с фотографиями тех, кто добился успеха или к нему стремится, и слава кажется мне не такой уж редкой птицей. Хочешь поймать ее — просто открой ладонь.
— Аарон, скажи, зачем тебе сдался почтовый индекс[32]?
— Вот он: мужчина, который стоит позади «Красотки»!
— Девушки, сюда!
В фойе Чипа Блитца толпы народу; шумные приветствия сливаются в какофонию, которую заглушают лишь пульсирующие ритмы ди-джейского ремикса. Марк берет за руку Танду, она — меня. На Танде красное платье со шнуровкой, такое откровенное, что если мне повязать плат, я сойду за монашку. Марк тащит нас вперед и представляет сначала «Белоснежкой и Златовлаской», потом «Джилл и Сабриной»[33], а когда его культурные параллели кончаются, «моими браслетиками» бесконечному скоплению мужчин среднего возраста — продюсерам. Если моему наряду не хватает только ушек и пушистого кроличьего хвостика, то у них тоже униформа. Пока меня пожирают глазами, я успеваю рассмотреть их во всех подробностях: рубашки фруктовых тонов с запонками и монограммами; узкие брюки со стрелками; льняные пиджаки с узким воротом. Я будто попала в зеркальную комнату с Крокеттом и Таббсом