Том Бреннер?! Том Бреннер — легенда! Именно его серия фотографий в пустыне сделала имя Донне Каран. А теперь он работает с человеком, которого считают новой звездой американской моды, «следующим Кельвином», по словам журнала «Эль» — и со мной?!
— Ух ты! Класс!
Байрон, похоже, со мной согласен.
— Вот оно, Эмили! — восклицает он. — Вот то, чего мы ждали!
— Платят шестьдесят тысяч долларов, — добавляет Джастина.
Я медленно повторяю про себя эту цифру. Шестьдесят тысяч долларов — это почти три года учебы плюс карманные расходы. И к тому же я буду в журналах и на рекламных щитах. Я! На щитах. Я буду знаменитой. Я буду звездой.
Байрон снова берет мои волосы.
— Так приглушенный черный или шоколадный?
Я откидываю голову назад (она слегка кружится).
— А зачем красить мне волосы?
— Они думают, ты индианка, — говорит Байрон. — Неважно… так брюнет или шоколад?
Стоп…
— Индианка?
— Ну да, индианка. Дочь американских индейцев.
— Индианка… С чего бы им такое думать? — медленно произношу я. — Меня зовут Эмили Вудс.
— Только наполовину, — признается Байрон. — По материнской линии.
— А она может быть принцессой, если она только наполовину индианка? — спрашивает Джастина.
Я еще не переварила предыдущую реплику.
— Стоп, Байрон… Ты сказал им, что я наполовину индианка?
— Я пишу! — кричит Джон.
— Байрон!
Байрон подходит к окну. Я смотрю на Джона. Тот, наморщив лоб, вешает на стену мою новую композитку: проба в белой безрукавке, руки с вишневыми ногтями гладят по козырьку залихватски заломленную капитанскую фуражку. В дюймах от вышитого золотом якоря возникли элегантные буквы: «Падающая Вода». Закончив, Джон надувает губы:
— Без «принцессы» как-то простовато.
— Да, простовато!
Байрон пренебрежительно машет рукой, будто одна мысль о городе, кишащем девушками по имени Падающая Вода, вызывает у него отвращение.
— Но мы ведь не знаем, как по-индейски принцесса. Вот в чем дело. — Он смотрит на меня. — Эмили, разве у вас этого не проходят?
Я вздыхаю. С тех самых пор, как я начала учиться, сколько бы полезной информации я ни предоставила (например, как будет по-французски «ламе»), Байрон обнаружит еще больше примеров вопиющего невежества. Относительно истории шелка, количества калорий в семи с половиной орешках арахиса, половой принадлежности парикмахера Орибэ и визажистки Бобби Браун. А теперь добавился язык чероки.
— Нет, я не знаю, как будет «принцесса», — отвечаю я.
— Колумбийский университет!.. — бормочет Байрон и цокает языком: мол, тысячи долларов, и все коту под хвост.
— Ну, может, просто расскажешь им о своем благородном происхождении, — говорит Джон. — Мимоходом упомянешь.