Мы приехали с Полем… Нас принимали за супружескую чету, что меня крайне задевало. Мы поехали в отель «Парк», потому что наша вилла была сдана, старая наша вилла «Аква-Вива», где мы жили восемь лет назад. Восемь лет!
<…>
Дина, как всегда, вульгарна, и все очень по-мещански… это меня немного подкашивает, но зато ночь стоит прекрасная, удираю и до десяти вечера гуляю одна; брожу по берегу моря и пою под аккомпанемент волн.
Вокруг ни души, и до того хорошо, особенно после Парижа! Ох, Париж!
<…>
Суббота, 22 февраля 1879 года
Какая разница с Парижем! Здесь я просыпаюсь сама, окна всю ночь отворены. Живу в той комнате, где когда-то брала уроки у Бенса. Вижу солнце, как оно понемногу освещает деревья у пруда посреди сада, – все как тогда. В моей маленькой классной комнате те же обои, я их сама выбирала. Теперь ее, наверно, занимает какой-нибудь дикарь-англичанин… Я узнала эту комнатку только по обоям, потому что к ней пристроили коридор, который сбивает меня с толку. <…>
Понедельник, 24 февраля 1879 года
<…> Я счастлива, когда могу гулять одна. Волны неописуемо красивы. Перед концертом Патти я пошла их послушать. Накрапывал дождик, воздух был мягкий и свежий. Насыщенная синева неба и моря радует глаза. Я до того догулялась, что не заметила, что море смыло кусок мостков, и упала в воду, там был метр или два глубины. <…>
Понедельник, 3 марта 1879 года
Уезжала вчера в полдень, погода стояла великолепная, и я чуть не заплакала настоящими слезами, покидая этот прелестный и несравненный край. Из моего окна видны сад, Английский бульвар, парижские щеголи и щеголихи. Из коридора я видела Французскую улицу, с ее ветхими итальянскими домишками, переулочками с такой живописной светотенью. И все-то меня здесь знают! Иду и слышу то и дело: «Это мадемуазель Мари». <…> В свое время я здесь настрадалась из-за людей, а вот улицы и дома я люблю. Что ни говори, а это мои места. Но надо мною тяготеет рок – уезжать отовсюду. Мне теперь хотелось бы уехать из Парижа, в голове у меня сумятица, чувствую себя какой-то потерянной. Ничего больше не жду, ни на что не надеюсь. Я отчаялась, смирилась с судьбой. Все думаю, думаю, ищу выхода и, ничего не находя, испускаю вздохи, от которых делается еще тошнее. Ну а что бы вы делали на моем месте?
Ни проблеска! И потом… это звучит некрасиво и неприятно, но молодость моя прошла – та молодость, когда девушке положено танцевать и веселиться. Мне двадцать лет. С восемнадцати до двадцати – два года. И ужас в том, что каждый вечер я возвращаюсь к этой тетради и каждый вечер никаких перемен, только еще один день прошел. И вот, чтобы удержать слезы, я делаю глубокий вдох, как актрисы, изображающие великое волнение, и все это бессмысленно и сплошная тоска. <…>