Пятница, 20 мая 1881 года
Короче говоря, опять я в нерешительности. Ну и ну! Приезжает Потен[152]; я надеялась, что благодаря ему можно будет избежать поездки в Россию, не рассердив отца. Прекрасно – теперь я могу не ехать. Но Божидар приносит убийственную весть: «Сегодня члены жюри посетили Салон и надолго задержались перед картиной Бреслау!» <…>
Понедельник, 23 мая 1881 года
Наконец все упаковано, едем на вокзал. Поезд вот-вот тронется, и тут мои колебания передаются остальным; я в слезы, мама за мной. Дина и тетя туда же; отец вопрошает, что же теперь делать? Вместо ответа рыдаю, звонит колокол, бежим к вагону, мне так и не купили билета, они входят в купе. Я тоже хочу войти, но двери закрываются, билета у меня нет, и они уезжают, даже не попрощавшись со мной. Видите: мы клянем друг друга, ненавидим, а как надо расставаться, тут уж я ничего не понимаю. <…>
Вторник, 24 мая 1881 года
Я в отчаянии, что не уехала. Напрасно обидела отца, осталась здесь; лето все равно пропало, потому что в конце июня придется ехать на воды. Вместо того чтобы торчать тут три недели, присутствовать при том, как Бреслау будут давать медаль, сидеть взаперти, унывать и скучать, я могла поехать в деревню – а мне ведь и в самом деле необходимо вырваться из этого немыслимого положения… <…> Дам телеграмму в Берлин, чтобы меня ждали; я еду… <…>
Среда, 25 мая 1881 года
<…> Самое ужасное – это мои уши. То, что беда настигла меня именно с этой стороны, – чудовищно, ничего мучительнее быть не может, с моим-то характером… Чего бы я ни захотела, всего боюсь, – кошмарное чувство! И теперь, когда у меня уже появился кое-какой опыт, когда способности мои вот-вот уже начнут проявляться, когда я уже немного научилась, как надо себя держать, мне кажется, что весь мир бы мне принадлежал, если бы только слышать, как раньше. А ведь при моей болезни глухота бывает от силы в одном случае на тысячу, как утверждают все врачи, которым я показывалась. «Успокойтесь, вы не оглохнете, при болезни гортани это встречается крайне редко!!!» И надо же, чтобы именно со мной… Вы не представляете себе, какое требуется притворство, какое постоянное напряжение, чтобы пытаться скрыть эту гадкую немощь; со старыми знакомыми, с которыми я встречаюсь редко, мне это удается, но в мастерской, например, все знают!
И до чего это вредит мне на людях! Какая уж тут живость, какое остроумие! А, все кончено!
Четверг, 26 мая 1881 года
<…> Это дальнее путешествие – то, что было мне нужно: поля, поля, поля везде. Здесь очень красиво, обожаю степь… за новизну. Почти беспредельный простор… Леса, деревни – это уже не то. Но главное, что приводит в восторг, – любезность и приветливость всех чиновников, вплоть до самых ничтожеств, которая встречает вас, едва вы въезжаете в Россию; таможенники разговаривают с вами, как добрые знакомые. Между тем я провела в вагоне уже восемьдесят шесть часов, а впереди еще тридцать. Какие головокружительные расстояния! <…>