Прасковья сказала совершенно уверенно.
— Нет.
— Ты уверенна?
— Абсолютно.
— Хорошо. — Успокоилась Марфа. — А то я бы, то подумала что…
— Что? — Перебила Марфу испуганная Прасковья. — Что подумала?
— Что у тебя белая горячка. — Сказала Марфа и пояснила. — Ее первоначальная стадия.
От этих слов Прасковья сделалась бледной как смерть. Дело в том, что она знала, что такое чума, чахотка, белая горячка, тиф, и многие другие заболевания свирепевшие в то время. Она спросила с чувством глубокого беспокойство:
— Ты уверена в своих словах???
Марфе было что сказать, но она задала один вопрос:
— Ты давно пьешь горькую?
Та задумалась.
— Около двух лет. — Сказала она и тут же поняла.
— Ты думаешь что???
— Совершенно верно. — Подтвердила Марфа и утвердила. — Я уверена. Это алкоголь.
Прасковья неиствовала.
— Какая сука эта Лагужина!!! — Кричала она. — Я к ней со всей душой, а она… — Злилась на себя Прасковья. — Эта сука…
И тут Марфа неожиданно спросила у Прасковьи:
— А откуда ты сейчас приехала?
Прасковья на секунду задумалась и машинально сказала:
— Не помню.
Она действительно не знала, откуда она приехала, она не знала ничего из того, что она должна была помнить. Она помнила лишь то, что после пивнушки, она села в машину Лагужиной. На этом ее воспоминания обрывались. Дальше пустота. Прасковья испугалась, испугалась того, что за все это время она никогда не слушала своего мужа. А он был прав, когда говорил, что Лагужина ей не компания. Она встала со стула и побежала в спальню, в спальню, просить у Григория прощенье, прощенье за все то горе, которое она ему причинила. Но ее труды были тщетны. Вбежав в спальню, она не обнаружила никого, лишь записку оставленном Григорием, лежащею на той же, но уже застеленной кровати. Я напишу ее полное содержание, без сокращений. Вот ее содержание.
Записка.
Прасковья, моя жена. Я устал от твоих споик и дружбы с этой Лагужиной. Я оставляю тебя, Надеюсь, что с ней ты будешь счастлива. Что касается нашей дочери, то я ее забираю. Я не хочу, что бы она росла в обстановки никак не востребованном ее детской психикой. Досвидание, Григорий.
Прасковья, дочитав записку, ничего не сказав, обернулась к двери. Она даже не заметила, как записка выскочила из ее рук, и плавно опустилась на кровать. В эту минуту, она никого ничего не хотела слушать и видеть. Она только знала одно, ее бросили, бросили за то, что ей изменили. Она, конечно, знала, что она не подарок, и все-таки? Она не понимала, почему произошло так и не как иначе. Она видела перед собой зашедшую в спальню Лагужину. Прасковья не понимала, откуда она взялась. Она видела перед собой лягушачью морду, насмешливою и надменную улыбку. Все то, что можно увидеть, всю мерзость в человеке, особенно когда он пьян, она видела сейчас в Лагужине. Она со злобой, скоробившись прошипела: