Все не едет. Не наговорится никак. Ладно. Куда поедет, известно. Снять человечка с мотоцикла живым и не сильно помятым — дело техники. Не первый раз.
— ...Итак, вы считаете, что группа «Гострайдерс», которую вы фактически разгромили там, в Африке, тем не менее, еще не выбыла из игры.
— Да, мы считаем, что так. Они все молодые, они обязательно решат собраться и попробовать еще раз. Тем более, это новое поколение наемников. Из тех, кто уже не служил ни в каких национальных ВВС. Они считают, что за ними будущее. А то, что случилось сейчас — так, осечка. Случайность.
— Это ваше личное мнение?
— Нет, сейчас я говорю, как представитель всей группы «Паладинс». Как ее лейтенант.
— Спасибо. У меня есть еще один вопрос. Последний вопрос. О вас, — Эринджер улыбнулась, в ответ ей улыбнулись все. — Даже не знаю, как лучше сказать...
Санберн видел, что она действительно не знает. Так и не смогла придумать, за все то время, что готовилась к интервью. И именно по этому затруднению он и понял, о каком вопросе идет речь. Да, задать сложновато. А ответить?
А ответить как раз не слишком сложно. Но только ему, Санберну. И только потому что он сам задавал себе этот вопрос. Много раз.
Например тогда, глядя на фюзеляж Слишком Мертвого после очередного вылета. Две дыры, одна и другая. Снаряды калибра двадцать три. Ничего страшного, важные узлы почти не задеты, а то, что задето, легко ремонтируется. И все же наводит на размышления, ох как наводит. Скайларк стояла рядом и он молча смотрел то на нее, то на поврежденный самолет.
Скайларк читала его мысли, как в раскрытой книге. Впрочем, для нее это было уже нормальным состоянием.
— Готовлю я не очень, предупреждаю, — сказала она.
— Что?
— Не знаю я, Санберн, как я буду встречать тебя на пороге. И чтобы ужин на кухне. И чтобы тебя дети встречали, мальчик и девочка. Я знаю, ты боишься, что я залечу. И я боюсь. Но я этого еще и хочу. Ты не знаешь, как. Как это — хотеть от мужчины ребенка...
Она осеклась — такая дикая боль стояла у Санберна в глазах. Он долго молчал, глядя то на Скайларк, то на пробоины в фюзеляже, потом, наконец, сказал, выдавливая слова:
— Ни черта в нашей жизни не изменить. Вообще ничего.
— Не изменить, — отозвалась Скайларк. — Хуже только сделаешь.
Сейчас она успела увидеть, как в глазах Санберна мелькнула та самая боль и тоска, но лишь на мгновение. Потом он заговорил так же спокойно, как и десятью минутами раньше, когда излагал свое мнение относительно принципиальных ошибок «наемников нового поколения».
— Я знаю, о чем вы хотите спросить, Джоан. О будущем, верно?