Правда, он сразу же припомнил кое-что и, предположив, что князь лишь заговаривает ему зубы, чтобы заставить его забыть про спорную Алешню, тут же заикнулся о ней:
— А про деревеньку-то, коя Житобуду неправедно передана, яко мы с тобой решим?
— Каюсь, отче, великий грех на мне, — склонил голову Константин. — И все мед хмельной повинен. Но вину свою в ближайшие пять дней исправлю непременно, вот только с Купавой дозволь погодить, владыка Арсений. — И Константин умоляюще уставился на седого епископа. — Ведаешь ли, как тяжко с грехами расставаться, да еще разом — и мед не пить, и дела богоугодные править.
— Это оправданием быть не должно, — немедленно посуровел епископ. — Сумел нагрешить, сумей и покаяться.
— Да я о другом, — поправился Константин, чувствуя, что лобовая атака не удалась и надо действовать похитрее. — Порешил я посуровее себе наказание учинить, дабы соблазн сплошь и рядом близ меня был, а я чтоб на него не поддался и искус сей диавольский давил в себе еженощно и ежечасно.
— Вон как, — изумленно воззрился на князя епископ и сразу же вспомнил себя, только на десяток-другой лет моложе, сделав уверенный вывод, что такого соблазна он бы одолеть не смог.
Нет, если кратковременно, то да, но хватило бы его от силы на два-три дня, а дальше… И он осторожно поинтересовался:
— А хватит ли духа, княже Константине, желания сии бесовские превозмочь?
— Вот уже три месяца выдерживаю, — развеял, хоть и не до конца, опасения своего собеседника Орешкин. — Вроде как епитимия, только я сам ее на себя наложил.
«Никак и впрямь за ум взялся», — мелькнула мысль в голове Арсения, и он решил согласиться, поставив условие:
— Быть по сему, княже, но токмо ежели проведаю я, что обет свой ты порушил, тогда уж снисхождения не жди.
— Благодарствую, отче. — И Константин радостно склонился для поцелуя к сухой, почти невесомой старческой ладони, затем помог старцу подняться со стула и проводил до двери, которую уже распахнул с другой стороны князь Глеб, осеняя себя крестом и почтительно склоняясь перед Арсением.
На выходе епископ, что-то вспомнив, остановился и обернулся к Константину.
— Чуть не забыл по стариковской немощи. Ты уж там повели княжича свово языческим именем более не кликать. Ну куда это годится — Святослав какой-то. Ни в одних святцах нет. Коли нарекли при крещении Евстафием, стало быть, так и величать надлежит.
Этого, к своему стыду, Константин даже не знал. Оправдывало его в собственных глазах лишь то простое обстоятельство, что знаком он с мальчишкой был, по сути, всего лишь пару месяцев. К тому же и супруга его, несравненная Фекла, называла сына лишь по крестильному христианскому имени и никак иначе.