— От какого еще греха? — буркнул, остывая, Константин.
— Да боюсь, что ты опомнишься и еще что-нибудь мне всучишь помимо армии, — быстро проговорил Вячеслав, уже исчезая за дверью.
— Фу-ух, — с шумом выдохнул воздух Константин и облегченно откинулся на спинку кресла.
Оно было хоть и княжеское, но неудобное.
Красиво изукрашенные подлокотники и витиеватая резьба по краю всей спинки не могли полностью перекрыть всех имеющихся и весьма существенных недостатков — слишком твердого сиденья, хоть и обшитого темно-красной парчой, а также очень неудобного его положения.
К тому же кресло вплотную примыкало спинкой к стене, оставляя слишком маленький проход между собой и столом.
С больной ногой протискиваться было крайне неудобно, и Константин с куда как большим удовольствием оставался бы сидеть на обычной лавке, но такое было не по чину, стало быть, приходилось каждый раз кряхтеть и проклинать все и вся, пробираясь на свое законное княжеское место.
В дверь робко заглянул Епифан.
— Княже, — несмело окликнул он Константина, видя измученное его лицо и потому не решаясь напомнить о данном обещании.
— Вели на стол подавать, — распорядился князь, устало потирая виски. — А что до твоей сестры, то тут я… все обдумавши, — пришлось-таки ему покривить душой, — слово даю, самое большое через месяц будет она на свободе.
Радостно закивав, Епифан вновь исчез и тут же появился, смущенно замявшись, сказал:
— Там бояре с утра дожидаются.
— Скажи, нога у князя разболелась, — отмахнулся Константин, а когда верный стременной вновь удалился, мысленно обругал себя: «А сам ведь даже не узнал, где именно и у какого боярина сестра его находится. Ну да ладно. Решим как-нибудь вопрос, но только завтра».
Он и впрямь настолько устал, что даже и ел-то нехотя.
Однако надо было выяснить еще одно — какие книги для изучения необходимы будущему священнику, будущему епископу и кто ведает кому еще, временно пребывающему ныне в мирянах. Словом, после обеда Костя вновь вызвал Епифана, потребовав, чтобы тот нашел смерда Николая.
Отыскали того лишь спустя полчаса, стоящего на коленях перед иконой Христа.
В маленькой деревянной церквушке было почти пусто и, невзирая на солнечный день, царил полумрак.
Атмосфера патриархальной грусти и какой-то светлой торжественной печали царила во всем небольшом помещении, где, с одной стороны, было достаточно чисто, а с другой — скудость убранства сама лезла в глаза чуть ли не любому богомольцу.
Тусклые краски на немногочисленных иконах, грубо размалеванная стена перед алтарем, небрежно сколоченный амвон — все это в совокупности порождало картину самой неприглядной убогости и нищеты.