— Купец я, соляник[57], Тимофей Малой. В прошлое лето, княже, взял я гривен немало у боярина твоего, Мосяги. Теперь срок подоспел. Мыслил я так: накуплю товару на те гривны, пойду в Новгород Великий, учиню с купчишками свейскими гостьбу[58] и с той гостьбы резу[59] отдам.
— Велика ли реза? — осведомился вирник.
— Десять кун с гривны, — пожал плечами мужичишка и продолжил: — Ушкуйники[60] окаянные пограбили ладьи мои. Ныне я наг и бос, а резоимец[61] Мосяга меня из отчего дома взашей прогнал и так сказал: «Ныне ты, Малой, весь в моей власти, и я тебя не только из избы выкину, а и самого в холопы обельные запродам, и женку твою также, и детишек, коль ты мне в три дни резу не возвратишь».
— Просишь о чем? — вновь поинтересовался вирник.
— Вели ему, княже, отсрочку мне дать. Невмоготу мне ныне все гривны отдать.
— А на другое лето отдавать как мыслишь? — с интересом спросил вирник.
Мужичонка гордо выпрямился во весь свой тщедушный рост, чуть ли не встав при этом на цыпочки, и неожиданно гулко бухнул себя кулаком в грудь:
— Тимофея Малого всякий купец знает. Неужто не подсобят товарищи мои за резу малую?!
— Так чего ж сейчас не помогли? — полюбопытствовал Сильвестр.
— Нетути их ныне во граде, — развел руками Тимофей. — Мне б всего месяцок-другой, чтоб их дождаться. Вот приедут, и заглянет в мою избу солнышко ясное, а уж я бы опосля с ими честь по чести расплатился.
Что по этому поводу говорит Русская Правда, Константин не помнил, поэтому ожидающе посмотрел на вирника. Но тот, склонившись к князю, шепнул на ухо:
— Как рассудим, княже?
— По закону, — ответил Костя и поправился: — По Правде Русской.
— В этом не сомневайся, княже. Все по ней. Только в чью пользу?
— Правда, она одна, — не понравилась Константину чрезмерная угодливость вирника. — Что в ней говорится?
— Одно место боярину твоему по сердцу придется, другое — купчишке.
Это уже и вовсе ни в какие ворота не лезло. Ну да ладно, назвался груздем — полезай в кузов. И Константин буркнул:
— Покажи оба места, а я сам выберу.
— А вот и еще вот. — И вирник грязным ногтем дважды ловко черканул по пергаменту.
Константин внимательно вчитался и недоуменно посмотрел на вирника:
— В пользу купца вижу, а боярина — нет.
— Ну так и быть по сему, — легко согласился советчик. — Стало быть, купчишке.
— Подожди, может, ты промашку дал. Может, не на том месте отметину сделал? — осадил его Константин. — Покажи еще раз.
— Да вот же. — Вирник еще раз черканул ногтем. — Оно ведь по-разному читать можно — одну-две буквицы зачел не так, и все.
— Да нет, зачем же, — покачал головой князь. — Мы правильно читать будем. — И принялся оглашать свое решение, вычитанное из текста закона: — Аже который купец кде любо шед с чужими кунами… — И остановился, вглядываясь в текст и угрюмо сопя. — Ну надо же, во что русский язык превратили, — тоскливо пробормотал он себе под нос и опасливо покосился на вирника, стоящего рядом с князем, но тот вроде бы не услышал. — Так-так, — лихорадочно просматривал Константин статью, но, быстро добежав до ее концовки, облегченно просиял и уверенно произнес, тут же подогнав ее под свой конкретный случай: — Сии ушкуйники суть пагуба от бога, а потому сам Тимофей Малой вовсе в том не повинен. И посему…