— Ныне о том, да еще здеся, гово́рю[10] вести ни к чему, а вот опосля, ежели захотишь, поведаю тебе кой-что из баушкиных сказок, да и имечко его назову. Токмо что с его проку — не всамделишное оно, потому и власть над ним все одно никому взять не под силу[11].
«Так ведь сказки же, сама говоришь», — едва не ляпнул Орешкин, но вовремя вспомнил, что в это время на Руси это слово обозначает простой рассказ.
Оставалось лишь молча кивнуть, соглашаясь, что потом когда-нибудь он с удовольствием послушает, что там навыдумывал народ, а пока…
На миг, правда, мелькнула мыслишка, что, может быть, как раз это и есть тот самый представитель Хаоса, Зла и чего-то там еще, который наблюдатель, он же вредитель, и которого желательно бы… но только на миг.
Во-первых, поди пойми, как тягаться с ним, а во-вторых, все равно он не в том состоянии.
И вообще, задачи надо решать по мере их поступления, так что первоочередной на повестке дня является та, которая куда проще, — выбраться отсюда.
Однако Доброгнева не утерпела и сама пояснила, старательно избегая называть имя нападавшего на князя существа:
— Знающие люди, коим ведомо многое из тайного, сказывают, что чужой он в нашем мире. Может, место свое ищет настоящее, может, просто зверствует по злобе лютой, токмо ненавидит все, что здесь живет, и нет от него спасения. Правда, ежели вовремя поспеть да живой водой родниковой сбрызнуть — на время отгонишь. Тогда уйдет, но водица ента лишь в первый раз помогает. — Она поколебалась, но потом все-таки со вздохом добавила: — Уйти-то уйдет, а опосля все едино сызнова придет. — Помолчав с минуту, она вдруг повернулась к князю и, слабо улыбнувшись, уже более веселым тоном спросила: — Чем же ты так хорош, княже, что он за тобой явился?
— А почему хорош? — с трудом шевеля еще не совсем послушными губами, поинтересовался Константин.
— Бабка сказывала, что он токмо за лучшими из лучших охотится. И не за простыми людишками вроде меня, а такими, как ты, князьями да боярами. И уходят они в расцвете сил, а все хорошее, доброе, что им на роду написано было сотворить, вместе с душами их он сжирает и ликует без меры. Тогда земля трясется, ветра по ней страшные несутся, а Перун молоньями по нему хлещет, за своих детишек заступаясь, да все что-то не попадет никак. Потому и спросила я у тебя, княже, что невдомек мне глупой — за тобой он почему пришел?
«А ведь получается, что моя догадка вроде бы в самую точку», — подумал Константин и в свою очередь поинтересовался:
— А что, от него вовсе нет спасения?
Доброгнева отрицательно покачала головой и, вспомнив что-то, медленно произнесла: