— Всех выпустить, — сквозь зубы прошипел Константин. — Немедля! А ты, — повернулся он к княгине, — помоги-ка мне дойти до опочивальни.
Та в этот момент уже раскрыла рот, дабы выразить свое негодование княжеским решением, но, натолкнувшись на взгляд мужа, решила промолчать.
Однако, завидев выходящую из поруба Доброгневу с горделиво поднятой головой, не удержалась от короткого комментария:
— Ее счастьице, что ты ныне столь рано на крыльцо вышел.
— Нет, не ее, — поправил Константин, хмуро глядя на свою ненаглядную супружницу. — Это твое счастье.
И столь красноречив был его взгляд с недобрым прищуром, что княгиня осеклась на полуслове и замолкла.
Пока Константин ковылял до кровати, она открыла рот лишь один раз, чтобы показать ему место, где эта мерзавка не уступила ей дорогу.
Коридор из светелки в опочивальню был и впрямь не очень-то широк, не больше двух метров, но, по мнению Константина, этого было вполне достаточно, чтобы разминуться.
— Значит, не могла обойти? — поинтересовался он достаточно миролюбиво, ибо не собирался начинать семейную жизнь с ругани, к тому же положение княжеской четы ко многому обязывало, во всяком случае, к соблюдению каких-то определенных условностей.
— Это я-то?! — задохнулась она. — Ее-то?!
Больше она не сказала ни слова, но, когда Константин, наконец-то усевшись на свою широкую кроватку, примостился на ней поудобнее и посмотрел на Феклу, ему и впрямь стало слегка страшновато — с лица она побагровела как свекла, и видно было, что ее аж распирает от злости.
Впрочем, не подав виду, Константин эту паузу использовал с толком, указав стременному, дабы тот немедля, сразу после ухода княгини из опочивальни, прислал ему всех, кто был в порубе, но в первую очередь эту терпеливую девку, а потом Доброгневу.
Едва тот вышел, как-то странно, то ли с сочувствием, то ли с восхищением посмотрев на князя, как милую Феклу прорвало и она напустилась на Константина с истошными криками.
Здесь было всего понемногу, но главенствующее место занимали попреки в том, что тот потерял всякий стыд и срам, при всем честном народе без зазрения совести заступаясь за своих потаскух перед родной супругой.
Потом последовали клятвенные уверения в том, что эту холопку она все едино изведет, после чего Костя, не выдержав, рявкнул:
— Хватит!
Ему и впрямь надоело слушать вздорную бабу, тем более что ничего путного за все время своего эмоционального выступления она так и не сказала.
В ответ на его окрик она испуганно отшатнулась и действительно замолчала, из чего Костя сделал приятный вывод, что его предшественник был достаточно крут нравом и горяч на руку, причем, пребывая в раздражении, не особо обращал внимание на то, кто там перед ним стоит, включая родную жену.