Это был очень отрадный факт, и он пообещал себе крепко-накрепко его запомнить. Так, на всякий случай. Может, и пригодится… в будущем.
Не давая ей опомниться, он властным тоном произнес:
— Будет все так, как я велел. А теперь иди. — И уже в спину добавил: — Холопы тоже люди. Поласковее с ними на будущее надо.
Она ошарашенно повернулась к нему и, судя по всему, хотела что-то сказать, но, увидев командно-прощальный жест супруга, мол, давай-давай, топай, молча удалилась, шарахнув дверью так, что, будь это в современном доме — штукатурка со стен уже давно бы лежала на полу.
Купава, возникшая на пороге, и впрямь полностью соответствовала своему красивому имени. Светло-русые волосы, заплетенные в толстенную косу, да и вообще на ее лице лежала печать какого-то зрелого, чисто женского очарования. Потупленные долу глаза и смущенно теребящие края рукавов простой холщовой рубахи руки только добавляли прелести этой статной девице.
На вид ей было лет двадцать пять, не больше. Именно такими представлял себе Константин настоящих красавиц-славянок, коих на Руси было превеликое множество.
Она не была стройной. Отнюдь нет. Про ее крепко сбитую фигуру кое-кто из Константиновых современников, пожалуй, мог бы заметить, что она чересчур…
Но даже несмотря на рубашку, было заметно, что в этом теле, невзирая на крупные габариты, нет ни единой капли жира, ни малейшей складочки, могущей подпортить впечатление от этого воплощенного идеала здоровой женской красоты.
«Однако неплохой вкус был у моего предшественника, — мелькнуло в голове у Кости. — Вот бы кого в княгини, а не это пузатое чучело».
Когда же Купава заговорила, то у Кости лишь добавилось восхищения. Голос ее был хоть и низковат по тембру, но мягок и певуч. Такой обычно называют грудным. А еще в нем чувствовалась ласковость и нежность.
— Звал ли, княже?
— Вот и свиделись, Купавушка, — сказал Константин, стараясь вложить в эту фразу второй, тайный смысл, который она должна понять.
Уж очень ему загорелось возобновить то, что, судя по словам Феклы, ранее было между ним и этой девушкой.
— Да, свиделись, — повторила она, поднимая на него глаза.
Нет, это были не глаза, а глазищи, темно-зеленые, как вода в омуте, и Костя почувствовал, как начинает в нем тонуть, причем безвозвратно.
Первый раз за все время он всерьез позавидовал предыдущему обладателю своего нынешнего тела и от всей души порадовался за его, судя по избраннице, безупречный вкус, после чего мысленно поклялся немедленно, в крайнем случае за неделю выздороветь, дабы…
Ну, словом, мужики поймут, а монахи пусть завидуют, ибо каждому свое.