— Нет-нет, — наконец ответил Константин. — Ты еще краше прежнего стала. А молчал, потому что налюбоваться не мог.
— Неужто правду говоришь? — певуче протянула она и прижалась головой к его груди, не переставая нежно поглаживать плечи теплыми ладошками.
— Правду! Самую что ни на есть, — искренне поклялся Константин.
Он ласково, как только мог, провел ладонью по ее щеке, стирая дождинки слез, но Купава вдруг схватила ее и принялась порывисто целовать, а потом, как будто вспомнив что-то важное, сама прижалась к ней упругой, румяной щекой и торопливо зашептала:
— А Светозару нашему семь месяцев ужо. Вовсе большой стал, — с гордостью добавив: — Сам в люльке сидит.
На один краткий миг Костя пожалел, что не причастен к созданию этого — он уверен был на все сто — очаровательного малыша, а дальше…
Дальше было интересно лишь двоим, поэтому об их бессвязном лепете и любовном шепоте рассказывать не имеет смысла — скучно. Есть такие дела, в которых хорошо участвовать, но плохо присутствовать в роли свидетеля — уж больно однообразно, ну и плюс зависть, самому начинает хотеться того же.
Но никаких граней влюбленные не преступили. Просто, как бы ни хотелось Косте чего-то большего, его состояние было еще неважнецким.
Словом, когда, очевидно замучившись стоять и ждать под дверью, в опочивальню без стука ворвалась юная ведьмачка, они по-прежнему продолжали целоваться, не более.
Какое-то время Доброгнева молча глядела на эту любовную сцену, после чего, иронично вздохнув, напомнила:
— От поцелуев здоровей не будешь, а настой — ну точно — еще и не пил. Вот стоило мне тока отлучиться, как все лечение прахом. Ну прямо и отойтить нельзя.
Оба молча повернулись к ней, с трудом приходя в чувство и возвращаясь в реальность этого мира, на что она миролюбиво заметила:
— Ишь как ошалели. — И, подбоченившись, проворчала: — Ну хорошо я зашла, а ежели б княгиня заскочила?
Чувствуя, что связного ответа ей не дождаться, и усомнившись в том, что они ее вообще слышат, Доброгнева махнула рукой и направилась к двери, беззлобно заметив на прощание:
— Угомонились бы уж. Как дети малые, ей-богу. А ты, княже, чтоб настой не забыл выпить.
С этим напутствием она и удалилась.
А Купава с Костей… опять принялись целоваться.
* * *
Сей князь похотлив бысть безмерно и обуян женолюбием вельми.
Женка ево пригожа ликом ясным, набожна и телом белым атласным красы невиданной, но прелюбодей сей слезы горькие даровал оной, поправ канон христианский и в покои к ей вовсе не заходиша, а ежедень по наложницам гуляюща безмерна.
Сына же единокровнаго вовсе зрити не желал и всяко изгалялся, приохочивая младеня годами к питию хмельному, а от богоугодных дел отвращая.