Последнее обстоятельство почему-то казалось в тот момент Вячеславу обиднее всего.
Дружинники, ринувшиеся вместе с лошадьми вплавь, довольно скоро оказались на другом берегу, но всадников уже и след простыл.
— Вспомнил! — произнес князь.
Только сейчас он вспомнил, какой именно подарок ему обещал старый неразговорчивый мертвый волхв.
«Хугивран предупредит тебя о любой опасности и беде. Ты его сразу узнаешь», — всплыли в памяти слова того, кто пожелал остаться безымянным. Вот только Константину подумалось, что Хугивран — имя какого-то человека, а на самом деле он не расслышал слово. Не Хугивран, а Хугин вран, то есть ворон Хугин, который вроде бы, согласно скандинавским мифам, был у Одина. Он и еще… Впрочем, неважно.
«И кто же так предупреждает — за пару секунд? — мысленно обратился он к безымянному волхву. — Что толку тогда от такого предупреждения и какой в нем смысл?»
Но тут же его будто что-то кольнуло. Смысл как раз был, потому что если бы Минька не прыгнул за Хугином, то эта стрела попала бы в Константина.
«Ах он гад летучий! — возмутился князь. — Это ж он Миньку под мою стрелу подставил. Ну спасибо тебе, волхв безымянный, удружил с подарочком!. Что же получается — пока этот Хугин всех друзей под мои опасности не подставит — не успокоится? Так, выходит?! Ну ничего себе! Если и все другие дары из той же серии, то нам они ни к чему».
Он вдруг вспомнил про перстень и принялся со злостью стаскивать его с пальца. Тот не снимался. Константин потянул сильнее и вдруг…
«Он меняет цвет, и чем сильнее яд, тем темнее будет камень». Князь даже вздрогнул, будто это прокричали ему в ухо.
Растолкав всех, он метнулся к Миньке. К тому времени отец Николай уже вытащил стрелу из тела. Недолго думая князь прижал ее наконечник к темно-красному камню своего перстня и с ужасом увидел, как тот чернеет. Потом цвет камня постепенно превратился в светло-синий.
— Фу-у, — с некоторым облегчением вздохнул Константин еще через несколько секунд, поняв, что больше камень свой цвет менять не станет. — А ну-ка, — отодвинул он усатого дружинника с чистой тряпицей в руке. — Потом перевяжешь. — И, опустившись на колени, припал губами к ране.
Отсасывал Константин кровь, поминутно сплевывая ее, довольно-таки долго. Наконец решил, что хватит. Он встал, заметив, как недоуменно смотрят на него люди, неловко вытер с губ остатки крови и пояснил:
— Стрела была отравленной. А теперь ладью! — рявкнул он что есть мочи. — Живо!
Не прошло и пятнадцати минут, как узкая небольшая ладья с хищно изогнутым резным носом не плыла — летела вниз по течению Хупты, а через час уже по Ранове. Десять пар гребцов выжимали из себя все, что могли.