— Ну и как тут не посмурнеть при виде старого вояки, который вместо того, чтобы скакать впереди дружины на своем белом жеребце, лежит в постели и даже не может найти в себе сил подняться и обнять своего князя, — пояснил Константин. — А забияке, даже если бы он чего и умышлял, мы живо холку намылим. Только на сей раз ему от меня живым не уйти, — пообещал князь как можно беззаботнее.
— Славно сказываешь, — одобрил воевода и, весело подмигнув своему питомцу, требовательно протянул руку по направлению к одному из стариков-дружинников. — Дай-ка мне там настой, что Всевед подарил. Ныне его черед пришел.
Константин насторожился. Увы, но что это был за настой, он узнал только после того, как Ратьша его уже выпил. Оказывается, когда Доброгнева, присланная к воеводе княжеским тезкой, уже собралась уезжать, Ратьша обратился к ней с вопросом, сколько ему осталось жить. Та неопределенно пожала плечами, неуверенно протянув насчет пары месяцев. Воевода не унимался, осведомившись о том, будет ли он перед кончиной в здравом уме, дабы достойно попрощаться со всеми, включая князя. И вновь Доброгнева не сказала ничего конкретного.
— Негоже, — проворчал Ратьша и попросил ее о настое, который в нужный час придаст ему сил.
— Он их придаст, токмо спалит все враз, — пояснила Доброгнева. — Был бы ты здрав, куда ни шло, а у болящего их вовсе не останется. Не след мне таковское питье готовить.
А вот Всевед, к которому Ратьша сразу же отправил одного из своих старых соратников, настой дал, понимая, как не хочется бывшему лихому вояке осознавать перед кончиной свою беспомощность. Правда, предупредил об опасности, повторив слова лекарки о том, что настой, приведя болящего в сознание и придав ему бодрости, дотла выжжет остатки его сил, после чего конец старика неминуем.
— Напрасно ты поспешил, — попрекнул его Константин. — Глядишь, еще бы несколько дней протянул, а так…
— Может, и протянул бы, — согласился воевода. — Токмо уж больно я умаялся с ентим. — И он кивнул на священника, пожаловавшись: — То сказывал, что воля умирающего яко закон, поэтому, ежели я велю чего церкви отдать, хватит и изустного повеления при двух видоках, а едва о костре речь зашла, так он на дыбки встал, ровно коняка норовистая. А ныне у меня, княже, силушка не та, чтоб ему уздой губищу разодрать. Вои же мои, боюсь, с ним не управятся. К тому ж я и тебя дождался, чтоб проститься, так чего тянуть? А что в грехах толком не исповедался, то пустяшное, да и нет их за мной, особых-то.
— Как это нет?! — возмутился отец Варфоломей, судя по воинственному виду вполне передохнувший и готовый к новым дебатам. — Опомнись, раб божий! Их у тебя видимо-невидимо!