Вскоре Давид спустился, держа в руках икону богородицы, осмотрев которую, Вячеслав буркнул:
— Грубая работа. Явно не Рублев. Но зато старина — как пить дать, тринадцатый век.
— На эту икону еще наш дед Игорь Глебович молился, — обиженно насупился Давид, уловив критический тон Вячеслава. — Ее богомаз с самого Царьграда писал. Она у нас так и передается — от отца к сыну.
— Значит, двенадцатый век, — равнодушно поправился Вячеслав. — А все равно не Рублев.
Он небрежно замотал ее в кусок первой попавшейся на глаза холстины, сунул себе в заплечный мешок и через час, после раздачи последних указаний, в сопровождении половины дружинников из числа бравших Переяславль уже мчался по направлению к Константинову войску. Всех своих спецназовцев хитрый Вячеслав, не желая, чтобы они участвовали в возможной битве, оставил для поддержания порядка в городе, придав их Улыбе вместе с полусотней дружинников.
Пока преодолевали несколько десятков верст по раскисшей дороге, окончательно рассвело, и в стан Константина они прибыли лишь ближе к полудню, что все равно само по себе являлось своего рода рекордом, ведь в то время, когда парламентер князя Константина призывал Ингваря для переговоров в шатер к своему двоюродному дяде, Вячеслав только направлялся в Переяславль, а ныне, хотя не прошло и суток, возвращался победителем из взятого города.
Без предупреждения войдя в княжеский шатер, Вячеслав лишь утвердительно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Константина, добавив:
— Мои обошлись и без цинковых, и без дубовых. А тут то, что ты велел привезти. — И он положил подле рязанского князя сверток с иконой.
— Исполать[43] тебе, воевода! — улыбнулся Константин.
— Та нема за що, — отозвался у выхода Вячеслав, предупредив: — Я тут малость вздремну неподалеку, с твоего дозволения, княже, но ежели что — буди сразу.
— Непременно, — пообещал Константин и повернулся к Ингварю. — Продолжим?
* * *
И повелеша Константине-княже учити воев своих строю бесовскаму, кой для русича вольнаго вовсе негожь. Тако же оторваша князь оный от рала честнаго смердов нещитаное множество и запустеша земля резанския, ибо не сташа в ей ратарей, но токмо вои едины. И возопиша народ резанский в скорби и печали безутешнай…
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1817 г.
* * *
Дабы не гибли ратари, во ополченье беромые, дабы возмогли, ежели нужда буде, заместо косы мечом володети, а топором вострым не токмо древо в чаще лесной, но и главу вражью с плеч долой снести, повелеша Константине-княже собрати всю молодь с селищ и градов, едва токмо бысть убран урожай по осени. И учиша его воеводы оных юнот