И проснулся.
В комнате было пусто и лунно.
«Привидится же такое», – подумал он.
Чесались заживающие порезы между бровей. Потрогав их, наткнулся на что-то острое. Еще раз провел пальцем – нет, не почудилось. Потревоженная колючка дернулась и сильнее выдвинулась наружу. Ощущение было, будто череп проткнули раскаленным гвоздем. Шипастый побег прорастал из раны.
Едва не теряя сознание и натыкаясь на все углы, кинулся в ванную, схватил оставленный там нож-скальпель. Боясь даже глянуть в зеркало, на ощупь приставил лезвие к основанию стебля. Надавил, подвывая от боли, но все-таки поддел корень. Схватил его и дернул что было сил.
Выдранный стебель корчился в раковине, как поджаренная змея, истекал сукровицей. Генрих смотрел, задыхаясь от омерзения, но не в силах отвести взгляд. Перед ним было то, что перекрыло ему некогда доступ к дару.
Корчи наконец прекратились. Побег съежился, высох и рассыпался серым тленом.
Туда ему и дорога.
Генрих с облегчением поднял глаза и только теперь заметил, что с зеркалом тоже не все в порядке. Его поверхность стала темной и непрозрачной. Она маслянисто поблескивала, как целлулоидная пленка для светограмм. Удивленный Генрих зачем-то ковырнул ее скальпелем.
Точка, куда уперлось острие, засветилась, от нее во все стороны разошлись изломанные лучи. У Генриха привычно возникли ассоциации с трещинами на льду. И едва он сообразил, что впервые за двадцать лет видит все это без очков, как «лед» раскололся, и поток чернильного света хлынул наружу, обжигая, ошпаривая, сводя с ума мучительным жжением…
Генрих пришел в себя на кровати.
Сел. Пощупал кожу на лбу – она была мокрой от пота, но совершенно гладкой.
В окно скребся робкий зимний рассвет.
Насечки на раме жирно мерцали.
Генрих взял графин с тумбочки, присосался к горлышку. Вода стекала по подбородку, ласково щекотала.
Значит, сработало?
«Чернильное» зрение вернулось к нему, но радоваться не было сил. Так же как и желания разбираться, что из ночных видений было сном, а что – явью.
Теперь он еще немного поспит, но уже без всяких кошмаров. Даже наоборот – разум, переварив ударную дозу света и оправившись от первого шока, способен к неожиданным озарениям. Возможно, именно сейчас он сложит все накопленные зацепки и факты в одну картину. И Генрих увидит, в чем состоит план Сельмы.
Но увидел он совсем не то, чего ожидал.
– Эй, братец! Узнаешь меня?
– А как же, сударь! – Белобрысый возница приподнял картуз и осклабился. – С вокзала вас вез. Недели две тому, если не ошибаюсь.
– Не две, а три с лишком, – поправил Роберт фон Вальдхорн. – Задержался я тут у вас, пора и честь знать.