И капитан с силой подтолкнул Батлера, который повернулся и похлопал по шее одного из коней, лежащего среди солдат. Тот, заржав, поднялся, Батлер схватил поводья и в этот миг оказался совсем рядом со мной. Должно быть, сержант видел меня в форте Линкольн, потому как сказал:
– Эге, полковник! Далековато отсюда до Конной гвардии, не так ли, а?
Потом он вскочил в седло и помчался, пригнув голову, стараясь проскочить под носом у подходящих сиу.[1174] «Была не была», – подумал я, вскарабкиваясь на своего мустанга при виде грозящего захлестнуть нас красного моря.
Это было как во время атаки Скарлетта: плотная масса людей, искаженные яростью лица, белые и красные; все завертелось вокруг, увлекая нас с лошадью за собой помимо нашей воли. Не было времени думать о чем-то или что-то предпринимать, я просто рубил саблей по попавшему на глаза пернатому убору и дико кричал. Потом вдруг людской вихрь поредел, я ударил скакуна по бокам и помчался, не разбирая дороги. Подняв голову, я увидел зрелище, перед которым меркли все мои воспоминания о прежних кровавых катастрофах.
До этой минуты, согласитесь, мне представлялось мало возможностей для трезвых размышлений или действий. С того мига как я перебрался через брод и пытался урезонить Кастера, все превратилось в сплошной кошмар: от схватки на склоне с ордами красных демонов, последующим отступлением и до смертоносных клещей, в которые нас взяли пехота Желчного Пузыря и конные (их, как мне потом сказали, вел лично Бешеный Конь), хлынувшие с того самого холма, который мы облюбовали для своего спасения. Теперь, оставив за спиной роту Киу, я снова пересек гребень и мог обозреть весь склон Жирных Трав вплоть до берега реки. Зрелище открылось буквально на секунду, но мне не забыть его вовек.
Расстилавшийся передо мной склон был покрыт убитыми, умирающими и несколькими мелкими очажками, в которых еще гремели выстрелы – это последние отчаянные души спешили захватить с собой столько сиу, сколько смогут. В разных направлениях скакали конные, бежали или просто шли люди, и все до одного были индейцами. Большинство спешило присоединиться к кипящей еще на вершине холма схватке, в которой умирали остатки отряда Кастера. Солдат оставалось десятка два. Сбившись в бесформенную кучу, кто стоя, кто лежа, они стреляли из револьверов и карабинов. А вокруг них бесновалась волна пернатых голов, пики и палицы взлетали и падали под аккомпанемент воплей «Хун! Хун!» – это пехотинцы Желчного Пузыря кололи, резали и скальпировали врагов. Не видно больше было развевающегося флага, плотного строя синих мундиров, одетой в замшевую куртку фигуры со светлыми локонами и саблей, являвшей собой образец хладнокровия в этом хаосе. Нет, все превратилось в зловещую мешанину тел, как большая свалка в регби – только вместо спортивных кличей раздавались крики ярости, блестели вспышки выстрелов и сталь. Так нашел свой конец Седьмой кавалерийский. Печально известный Седьмой кавалерийский.