Но, увы, радость длилась лишь до возвращения китобоя. Болезненно самолюбивый и горячий мореход, едва услышав, что проект осуществлен в его отсутствие, внезапно пришел в ярость. Явился к соседям на хутор, поднял крик и потребовал, чтобы дорогу немедленно закрыли. Михаил Иванович пытался терпеливо погасить конфликт:
— Уймись, Фридольф, ты еще весной дал свое согласие. А ждать я не мог. Нынче восточный шторм навалил такие кучи песка, что телеги вязли по ступицу, а коням нужно было завозить фураж.
Но шкипер не желал ничего слушать:
— Плевал я на твой кони, могли жить на траве. Закрывай дорога! Все равно не дам ездить!
Сыр-бор разгорался все жарче.
Михаил Иванович собрался в город и, чтобы не задерживать поджидавшую в бухте попутную шаланду, вскочил в седло.
— Юрка, берись за стремя и бегом со мной. А назад поедешь на Османе сам, только не гони попусту.
Польщенный доверием одиннадцатилетний Юрий ухватился за стальное стремя и затрусил рядом с конем. Они уже приближались к морю, когда из-за дерева на обочине появилась темная фигура в высоких сапогах и застыла посреди пути. Гек! Янковский придержал коня.
— Здорово, Фридольф, в чем дело?
Видно было, что капитан едва сдерживает свой гнев: борода всклокочена, ноздри раздувались. Он рявкнул:
— Еще раз спрашиваю: ты будешь закрывать дорога или нет?
— Я ж тебе русским языком говорю: не могу без нее обходиться, а тебе она ничуточки не мешает. Уже просил прощения, что поторопился, давай, брат, забудем это недоразумение.
— Нет! Не забудем! Или ты закроешь, или я… — Вольный шкипер сделал шаг навстречу и вдруг выхватил свой длинный кривой кинжал: обнаженная сталь сверкнула перед самой мордой лошади. Конь всхрапнул и попятился, Гек наступал. Маленький Юрий, не выпуская из побелевших пальцев стремя отца, поднял недоумевающий взгляд. И на всю жизнь запомнил каменно-спокойное выражение отцовского лица. Михаил Иванович, как всегда, был при оружии, но не сделал ни одного движения, только поводом и шенкелями заставил Османа замереть. Глянул сверху вниз на потерявшего равновесие друга и сказал подчеркнуто спокойно:
— Убери свою секиру, Гек. Все равно резать меня не будешь, а пугать — напрасно, ты знаешь. И давай кончать, мне пора…
Впоследствии Юрий вспоминал, как вспыльчивый капитан сунул в ножны неразлучный кинжал, но на мировую не пошел. Помолчав, отрезал:
— Ну, черт с тобой и дорогой. Только я десять лет не буду с тобой разговаривать!..
И сдержал свое обещание день в день. Прошло долгих десять лет, Янковский постепенно привык к размолвке, хотя первое время бывало не по себе: не мог забыть всего пережитого, когда трудились и воевали бок о бок. Однако человек со всем свыкается, и он забыл — сколько лет прошло после их ссоры. Но вот однажды Михаил Иванович шел во Владивостоке по пристани и увидел: по трапу с парохода спускается Гек. По привычке посторонился, хотел пройти мимо, как вдруг почувствовал опустившуюся на плечо тяжелую руку, и глухой давно знакомый голос: