— Струков не Струков!
— А кто же? — Мандриков еще ничего не понимал.
Берзин криво усмехнулся:
— Едва ли поверишь. История для романа. Час назад я приказал ввести Струкова. Мы решили его допросить последним.
— Ну и что? — поторопил Мандриков.
И Август Мартынович рассказал.
…Струков переступил порог и прикрыл глаза. После темной камеры свет в комнате следственной комиссии Казался резким.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Струков.
Начальник милиции стоял перед ними маленький, обросший. — На левой щеке щетина была меньше, чем на правой, и это придавало лицу Струкова странное выражение. Берзину казалось, что перед ним стоит человек с двумя лицами. Август вспомнил, что Струкова арестовали в тот момент, когда он брился.
— Здесь нет ваших товарищей! — гневно оборвал Струкова Берзин.
— Я понимаю, что вам будет трудно поверить мне, но я не оговорился, назвав вас товарищами. — Серые умные глаза Струкова смотрели в упор.
— Прекратите разговоры и садитесь! — Берзин указал на табуретку.
Струков подошел к ней, но не сел.
— Разрешите обратиться с просьбой. Единственной.
— О чем? — Берзин, устав от трехдневного допроса Громова, Суздалева и Толстихина, был раздражен.
— Достаньте вот отсюда мои настоящие документы, — Струков отвернул левый лацкан френча. — Здесь они зашиты.
Берзин кивнул Мохову:
— Проверь.
Струков передал френч Мохову, а сам опустился на табуретку. Маленькие тонкие руки спокойно лежали на коленях, но только внимательный взгляд мог бы заметить, как по ним пробежала нервная дрожь. Все следили за руками Антона. Он распорол лацкан и достал продолговатый пакетик в пергаменте. В глазах Струкова промелькнуло удовлетворение, когда он увидел, какое впечатление произвел на членов комиссии пакет. Не то еще с вами будет, подумал он злорадно, когда вы прочтете и, конечно, поверите. А потом я за все с вами рассчитаюсь.
У Струкова за дни неожиданного заключения созрел план. Арест, переворот в Ново-Мариинске, заключение — все это вначале ошеломило его. Первые дни Струков метался по камере и проклинал всех — Фондерата, Колдуэлла, Громова и всех, с кем имел тут дело. Он, как Громов и другие колчаковцы, надеялся, что его освободят Перепечко и Бирич со своим отрядом. На американцев Струков не рассчитывал. Стайн и Свенсон слишком далеко, да они вряд ли стали бы портить отношения с новой властью из-за нескольких колчаковцев, с властью, которая, кажется, обладает силой.
Из разговоров часовых он узнал, что никто ревкому не сопротивлялся. Под арестом находились те, кто избивал шахтеров и чукчей, посаженных за долги.