Дед Габю вошел в комнату шумно, как наработавшийся за день человек, кашлянул и лег на кровать, покрытую толстым домотканым одеялом. Он все еще не успокоился. Ему хотелось поговорить, придраться к чему-нибудь, но никто не начинал разговора, даже жена не попеняла ему как в иной раз, что лег он в постолах. По полу прыгал кот, играя с клубком шерсти. Старик вскочил.
— Разъелся ровно боров. На мышей смотреть не хочет, тряпьем играет. Пошел вон!
От неожиданности кот прижался к полу, затем шмыгнул в нишу возле печки и затаился там, поблескивая глазами.
Веретено снова зажужжало под пальцами Вагрилы. Дед Габю поглядел на нее. Тоже молчит, не поговоришь с ней. И он, досадуя, растянулся на кровати. На дворе было уже темно.
*
Все в доме радовались первому ягненку. Дед Габю делал вид, что не замечает его, однако ночью он несколько раз вставал, ходил проведать его. Ягнятся овцы, стало быть, зима на исходе. Однако, бывает, ударит такой мороз, что и фруктовые деревья замерзают.
Небо прояснилось, ярко блестели звезды. Потрескивали сучья тутового дерева. Встревоженно перекликаясь, пролетали стаи диких уток. Воздух обжигал ноздри. Похолодело. Ягненка внесли в комнату. Бабушка Габювица принесла с чердака большое решето, ощупала обечайку, не торчит ли какой гвоздик, устлала пенькой, и устроила в ней ягненка. Он лежал в тепле, время от времени, поднимался на слабых ножках, обнюхивал края решета и пытался выбраться.
— Куда ты, сиди, сиди, — выговаривала ему бабушка Габювица, заставляя его снова улечься.
— Несмышленыш, что он понимает, — умилялась Вагрила.
Ягненок заблеял.
— Мать зовет. Проголодался, верно, — сказала Вагрила, положив веретено на кровать, она взяла ягненка и вышла на кухню. Впустила Мырлушку. Ягненок отыскал вымя и весело застучал копытцами по земляному полу. Мырлушка замахала хвостом и тихо, словно шепотом проблеяла.
Вагрила улыбаясь смотрела на них.
Кончив сосать, ягненок огляделся по сторонам сытыми глазами, и затопал было за овцой, которую Вагрила вывела из кухни. Вагрила снова взяла его на руки.
Снаружи беспокойно топталась и блеяла Мырлушка.
— Ах ты, боже мой! — Вагрила толкнула дверь. — Вот он, гляди, ничего худого с ним не станет. Пусть побудет в тепле, а то на дворе холодно, простынет он. Ступай, ступай себе!
Она захлопнула дверь и вошла в комнату. Мырлушка подошла к окну, откуда лился свет лампы и заблеяла.
*
За Крутой-Стеной светлело утро. Горы отряхались от ночного мрака. Митю Христов мельком взглянул на мать, разводившую огонь в очаге, и вышел из кухни. Холод обжег его, но он только подпрыгнул несколько раз на месте, разминаясь. Под холщовой рубахой напрягаясь, вздулись крепкие мускулы. Приладил под навесом рукоять заступа и вернулся на кухню. Вынул из ночвы каравай, поделил его мысленно на пять частей и отрезал одну часть. Вскоре, широко шагая, он вышел со двора и направился к дому Караколювцев. Постучал в калитку и, не дожидаясь их, зашагал вверх по склону бугра. Петкан и Влади нагнали его на гребне.