— Выпить с устатку — милое дело! — сказал хозяин.
— Мутит меня от нее!
— Только одну, — уговаривал Иван. Митю укоризненно поглядел на него, взял рюмку. Они чокнулись. Ракия обожгла горло. Митю поморщился, помотал головой.
Невяна снова налила. Она ласково поглядывала на Митю. Он словно обмяк под ее взглядом и выпил еще. «Какая она была прежде, — подумал он, — стыдливая, зеленая еще, как незрелый персик. А теперь налилась вся». Такую перемену он подметил и в Тотке. Он повеселел. Его хмурое лицо словно посветлело. Иван заметил это.
— Пей! — обрадованно сказал он.
— Не горазд я пить, — покачал головой Митю, но все же выпил. Теперь на его лице застыла виноватая, не идущая к нему, улыбка.
— Давненько вы к нам не заглядывали, — говорила Невяна, занимая гостя.
— А я, ведь, тебе чем-то вроде крестного довожусь, — сказал Иван.
— Какого крестного? — спросил, не поняв, Митю.
— А помнишь, как ты на службу поступил?
Митю Христов снова нахмурился, мало приятного, когда тебе напоминают, что ты кому-то чем-нибудь обязан.
— Ну, я пошел! — сказал он, вставая из-за стола и, как его не удерживали, ушел.
Шагая крутыми, узкими улочками, Митю Христов направлялся кратчайшим путем к дому, где жила барышня Тодора Гайдова. Он хотел как можно скорее стряхнуть с себя безотчетное возбуждение.
Шаги его гулко отдавались в тишине. Под окном маленького дома, прилепившегося к склону над рекой Янтрой, Митю остановился. Открыв рот он жадно вдыхал свежий морозный воздух. Дрожащие от возбуждения пальцы забарабанили по стеклу. Подождал немного, глядя на темное окно. Занавеска не колыхнулась. Он снова постучал.
— Кто там? — спросил старческий женский голос. Митю Христов обернулся, мельком взглянул вниз, на реку, над которой горели огни фонарей и, стуча подкованными сапогами, подошел к двери соседнего дома.
— Кто там? — переспросил голос.
— Полиция.
Дверь скрипнула. Старая женщина взглянула на высокого полицейского.
— Вам кого?
— Тодору Гайдову!
— Нету ее, в деревню уехала. Мать у нее захворала. В воскресенье вернется.
Митю Христов помрачнел. Тодора была ему нужна сейчас, немедленно. Он хотел, чтобы она тихо отворила дверь, провела его в комнату, где на него бы пахнуло теплом и запахом ее тела. Этого он сейчас хотел больше всего на свете. Сглотнув горьковатую слюну, он молча пошел прочь.
Теперь он никуда не торопился, вяло переставлял ноги. Неудовлетворенное желание еще сильнее, чем выпитая ракия, туманило мозг, путало мысли. В душе его закипало озлобление.
Улица, где находился участок, так же была тиха и пустынна. Свет горел только в одном окне и оно словно поманило его. Спертый воздух, нагретый дыханием спящих вповалку в коридоре людей, заставил его поморщится. И тут из мрака коридора словно выплыла перед ним обнаженная грудь… И он уже ничего не видел и ничего не хотел видеть, кроме нее…