Дежурный полицейский услужливо указал ему где находится молодуха с ребенком. Немного погодя, светлое пятно фонарика скользнуло по полу, затем по двум составленным вместе стульям. На них спал ребенок. На полу, возле них — Тотка. Митю удовлетворенно улыбнулся и погасил фонарик.
Лицо Тотки белело в полумраке. Митю Христов стал на колени, протянул руки. Тотка вздрогнула и проснулась, охваченная внезапным ужасом. Страшная тяжесть навалилась на нее. Твердая как железо рука зажала не издавший ни звука рот. Она напряглась, но не смогла сбросить с себя эту тяжесть. Рука ее нечаянно ухватилась за ножку стула и рванула ее. Ребенок скатился на пол и заплакал. Плач его резанул сердце Тотки, в глаза ударил ослепительный свет, словно вспыхнувший в ее мозгу и тут же угас. Она уже ничего не чувствовала, ничего не слышала, кроме плача, впивавшегося ей в уши.
*
Рассвет медленно обнажал крыши и улицы города. Тарахтение телеги оборвалось перед участком. Бияз помог жене сойти на мостовую. Постовой полицейский не пропустил ее. Биязиха отошла в сторонку и с замирающим сердцем смотрела сквозь решетчатую ограду на людей во дворе. Бияз опустил голову, подавленный сознанием своего полного бессилия — ну что он может сделать?
Вдруг дверь участка распахнулась Полицейский вывел за руку Тотку, простоволосую, с бледным, ничего не выражающим лицом. Она упиралась, рвалась назад и кричала:
— Плачет, слышите? Плачет! — За ней, прижав к груди ребенка, шла старая Бочвариха. Голодный ребенок жалобно попискивал, потеряв голос от плача. Но Тотке слышался другой плач, завязнувший в ее ушах.
— Плачет, слышите?! Плачет!..
Бочвариха встала перед ней и воскликнула:
— Не плачет! Вот он! — И она показала ребенка невестке, но та даже не взглянула на него. Взгляд ее широко открытых глаз был какой-то застывший, остекленевший.
Биязиха почувствовала, что ей не хватает воздуха, она широко открыла рот, пошатнулась и рухнула ничком на мостовую.
Бияз зажмурился и по его морщинистым щекам потекли слезы. Пусть он провалится сквозь землю в котел с кипящей смолой, только бы не видеть этого, не слышать, не чувствовать ничего! Биязиха трепыхалась раненой птицей, билась головой о каменные плиты тротуара.
— Плачет, помогите, люди!
Голос дочери поднял ее с земли.
— Тотка, Тотка! — она сжала ладонями холодные щеки дочери, стараясь заглянуть ей в глаза.
— Плачет, плачет! — повторяла та, отталкивая мать.
Биязиха удержала ее. Тотка уставилась на нее стеклянным взглядом, и словно вспоминая о чем-то, засмеялась. Мороз пробежал по телу Биязихи.