Бабушка Габювица пошла на галерею и, вглядываясь в прохожих, спрашивала себя:
— А кто это такие будут?
И сама себе отвечала:
— Кажись, из Скворцов они… А чего они тогда этой улицей пошли?..
Во двор, опираясь на палку, вошла Биязиха.
— Петковица!.. Петковица!.. — позвала она.
— В комнате она! — отозвалась с галереи Габювица.
Биязиха пошла в дом.
Вагрила вздрогнула и повернула голову на шум отворившейся двери.
— Вот ты где, — заговорила Биязиха, — а я за тобой пришла. Неужто нам полегчает, ежели мы дома сидеть будем?..
А почему бы и не пойти, поглядеть на молодежь?
Веселый гомон, смешанный со звуками музыки, нахлынул на них, когда они поднялись по склону бугра. На зеленой поляне перед ними пестроцветной гирляндой извивалось и кружилось хоро. В стороне стояли пожилые женщины. Глядя на веселящуюся молодежь, они улыбались, подталкивали друг друга локтями и перебрасывались шутливыми замечаниями. Когда Вагрила и Биязиха подошли к ним, все они приумолкли. Вагрила понимала почему они замолчали — сочувствуя ее горю, они не хотели, чтобы веселые и беззаботные речи отозвались болью в ее душе. Поэтому она первая заговорила:
— Кого вы уже успели сосватать?
Женщины словно того и ждали, заговорили, перебивая друг друга.
— Вот Георгий и Дона хорошей парой будут.
— И ростом подходят…
— Трифоница, а Тотка твоя приехала?
— Здесь она, неужто не видели?
— Да вон она, какой красивой стала!..
*
Тотка Трифонова мало чем отличалась от своих подруг. Живя в городе она не подрезала косы, а укладывала их венком на голове, и от этого круглое с розовыми щеками лицо стало еще миловиднее.
Митю Христов танцевал рядом с ней и все старался заглянуть ей в глаза, но она, смущалась, отворачивала голову. И он только крепко сжимал ей руку.
Со стороны шоссе показалась группа парней. Впереди шел Георгий Петров, неся прибитую к палке жестяную вывеску общества трезвости. Это он уговорил парней отпраздновать Лазарев день.
— Поглядите-ка на него, — заговорили женщины. — Застенчивый ровно девушка, идет по улице глаз не поднимет, а теперь впереди всех…
Хоро остановилось. Музыка смолкла.
Георгий воткнул в землю палку. На вывеске был нарисован здоровенный мужчина, подминающий под себя какое-то страшное чудовище — алкоголизм.
Музыканты немного передохнули и снова заиграли. И снова закружилось хоро, но теперь уже вокруг вывески.
*
Лучи заката позолотили вершины Кадемлии и Юмрукчала. На западе, погруженная в тень, дремала Крутая-Стена. Оттуда надвигался синеватый сумрак, постепенно одолевая день.
Хоро распадалось, выцветало. Ушли семейные, начали расходиться парами девушки и парни. Георгий Петров поднял палку с вывеской и во главе компании, которую привел, отправился к селу. Позади них раздавались призывные звуки музыки.