— Имеет это значение? — ответил Ганс.
— Нет.
А потом, словно не было более важных тем для разговора, Ганс спросил, откуда она.
— Из деревушки в нескольких километрах к северу, — ответила Тереза. — Возможно, ты слышал о ней. Сан-Рокко аль Монте.
Ганс на миг нахмурился. Те события казались очень давними, и он обрел нечто неизмеримо более значительное.
На следующий вечер он, исполненный сознания долга, пошел в «Uccello Rosso», ловко ускользнув от Бремига. Убеждать Терезу изменить образ жизни было бесполезно. Предложить Терезе он ничего не мог, а ей требовалось питаться. И впервые признал, что дальнейшее отступление может оказаться неизбежным.
Войдя в безвкусно убранный зал, Ганс к своему ужасу увидел, что с Терезой сидит кто-то в мундире с галунами. Это был Грутце. Когда генерал взглянул на него, он одеревенел, попытался улыбнуться, но не смог. Поймал страдальческий взгляд Терезы и после минутного колебания подошел к стойке, заказал выпивку.
Судя по всему, он стал предметом обсуждения. До него донеслось несколько слов, произнесенных самоуверенным голосом, который внезапно стал ему ненавистен:
— Типичный немецкий офицер… геройски сражавшийся в России… выдающийся… инициативный…
Ганс заказал еще одну порцию выпивки. Тереза как будто возражала вполголоса. Потом Грутце заорал по-немецки:
— Черт возьми, существо вроде тебя не должно иметь глубоких чувств! Я не раз говорил тебе, ты необходимое зло. Общество не может существовать без таких, come si dice in Italiano?[47] Как и солдат, ты не вправе позволять себе иметь сердце!
Ганс вышел в помраченном сознании, неспособным ничего чувствовать. Придя в штаб-квартиру, заперся у себя в комнате и впервые за всю войну написал длинное письмо матери.
На другой день он явился в клуб как можно раньше. Терезы там не было. Помимо ее отсутствия он заметил торжествующее выражение на лице дамы без шеи.
После двухчасовых поисков на мрачных улочках, где каждый второй дверной проем шептал продиктованное голодом приглашение, он отыскал дом, показавшийся ему памятным. Но когда вошел в коридор, его остановили двое часовых-немцев.
— Подниматься запрещено, герр майор, — сказал один.
— Почему?
— Нам запрещено раскрывать причину.
— Кто отдал эти приказы? Часовые робко переглянулись.
— Если не скажете, — рявкнул по-солдафонски Ганс, — прикажу арестовать обоих!
— Приказы отдал генерал-лейтенант Грутце, — сказал второй часовой с удовольствием от того, что одержал верх над майором.
— Он наверху?
— Нет… то есть, в некотором смысле, — промямлил первый.
Ганс в бешенстве заявил: