— Тише! — шепчет Зарыка. — Лучше помоги. Жмет, проклятый!
Опускаюсь на корточки, чтобы помочь ему стащить сапог, и чуть не вскрикиваю от удивления: на его правой ноге надет левый сапог!
— Ты что, перепутал?
— Да нет, — шепчет Евгений. — У меня оба — левые.
— Оба левые?
— Тише ты! Конечно оба. Не десять же!
Мне совсем не смешно. Я ищу глазами второго мученика. У кого же два правых?
Впереди, на первой скамье, согнувшись, кряхтит Мощенко. Стянув сапог, сержант сует его под скамейкой Зарыке.
— Возьми, зануда, свое табельное имущество.
Они торопливо обмениваются сапогами.
— Менка без переменки, — ехидничает Чашечкин.
В районе полевых занятий нас встретила кухня. Один вид походного котла сразу придал нам бодрости и подвысил настроение. Команду «На завтрак становись» выполняем моментально.
У кухни выстраивается очередь. Повар, в лихо сдвинутом набекрень белом колпаке, накладывает в солдатские котелки гречневую кашу и поливает мясной поджаркой.
Располагаемся прямо на земле, попарно. У нас с Зарыкой котелок на двоих.
— Корж, держи ложкой свою часть каши, — предлагает Евгений. — Сначала я свою съем, а потом ты будешь.
— Женька, это не суп, на каше не выгадаешь.
— Жалко, — притворно хмыкает Евгений.
Мы быстро работаем ложками. Потом, обжигаясь, пьем сладкий чай вприкуску с хлебом.
Покончив с завтраком, солдаты растянулись на земле. Зарыка вытащил из кармана небольшую книжицу. Он всегда носит книги с собой. Я прочел название: «Ракеты».
— Интересная?
— Нужная. Технику надо знать, мой мальчик. Вот скажи, когда в прошлой войне была запущена первая боевая ракета?
Я знаю, что спорить с Зарыкой по вопросам истории и тем более по техническим вопросам бесполезно. И отвечаю, что, мол, не хочу повторять того, что всем давно известно.
— А ты повтори. Повторение — мать учения.
— Отстань!
— Ты просто не знаешь.
— Не мешай моему желудку заниматься осмыслением пищи. От твоих бородатых вопросов у него может испортиться настроение.
— Вполне сочувствую. Только ты, Корж, разъясни, пожалуйста. Это только у тебя или у всех боксеров?
За спокойным и вежливым тоном скрывается какая- то ловушка. Я ее предчувствую, но разгадать не могу. И отвечаю неопределенно, пожав плечами:
— А ты, Евгений, собственно, о чем?
— Ну, о том самом, что в твоей голове. О сером веществе.
— Ах вот ты о чем! О сером веществе, значит.
— Ну да. О сером веществе, о мозге. Они что, Корж, только у тебя в желудок перебазировались или у всех боксеров?
— При чем тут бокс?
— Ты же сам сказал, что твой желудок занимается осмыслением пищи. А, как установлено наукой, думать можно только мозгом. Вот я и делаю элементарный вывод: боксеров слишком часто бьют по голове, и они, чтобы уберечь свои мозги, прячут их в животе. Верно?