И когда еду в поезде из Москвы в сторону Минусинска и обратно, надеюсь встретиться с той, что тогда, много лет назад, повесила на стенку портрет Бодрова. Не помню ее внешность, да она, естественно, очень изменилась, но, думаю, окажись мы рядом, в одном плацкартном вагоне, я узнаю ее. Подсяду, извинюсь за ту свою иронию. Спрашивать, как складывается ее жизнь, не буду. И так будет понятно – по-настоящему или нет.
17 августа 1934 года на проспекте 25 Октября подобрали лежавшего в глубоком обмороке старика. Его доставили в ближайшую больницу – Памяти жертв революции.
– Вот так жертвочка, – присвистнул, морщась, молодой парень с перебинтованной головой, когда старика укладывали на соседнюю койку. – Еще вшей от его наберешься.
Лекпом, пожилой богатырь в тесном белом халате, наблюдавший за работой санитаров, ответил:
– Он из обмывочной. Чистый. Но видок, конечно… – Не досказал, покачал головой с презрительным сочувствием.
Старик тощий, изможденный, но кость широкая – при хорошем питании и здоровом образе жизни наверняка был бы крепышом. А так… Лекпом всё чаще слышал новое, необычное, но очень точное слово – доходяга. Этот старик как раз являлся форменным доходягой. И седые длинные волосы, растущие на висках и затылке, две глубокие залысины, то ли курчавая, то ли давно нечесаная борода усиливали тягостное впечатление… Старик напоминал льва, но льва, потерявшего клыки и когти, изгнанного из стаи, издыхающего…
Подобных личностей в Ленинграде становилось меньше и меньше. Город светлел, молодел, звенел радостью жизни. Но нет-нет да и выползали из нор и чердаков тени прошлого и падали на панелях.
– А костыли куда его? – спросил лекпома санитар Горшков; старика подобрали с костылями.
– Приставь к стене пока. Как отойдет – инвентаризируем. А может, родня отыщется.
Лекпом хотел добавить, что подобранный не из простых – одет был в изношенный, но дорогой когда-то сюртук из настоящего шалона, во внутреннем кармане находились вырванные из книг листочки с надписями поэтов Блока, Есенина, Сологуба, а также удостоверение, что старик этот отбыл срок заключения по статье 58–10, освобожден и «имеет право проживать на всей территории Союза ССР». Это было странно – в город Ленина подобный общественно вредный элемент с недавних пор не особо пускали. Но, может, он каким подвигом искупил…
И вовсе он не старик – этому заросшему седыми волосами, с серой истончившейся кожей человеку сорок семь лет. Иван Максимович Поддубный в пятьдесят пять всех борцов Северо-Американских Соединенных Штатов победил, а он, лекпом, в свои пятьдесят два каждое утро на турнике вертится…