— Что делать! — сказал молодой человек, по-видимому, весьма недовольный перспективой провести ночь в лесу в такую непогоду. — Проклятые ягуары! — пробормотал он и уже повернул коня, когда к ним неожиданно подскакал третий всадник.
Остановившись подле них, он вгляделся в их лица при свете своей сигары, затем почтительно раскланялся с доном Торрибио и сказал:
— Сеньор, mi amo[3], зачем вам трудиться строить хакаль, который не в состоянии укрыть вас от непогоды, когда всего в нескольких шагах отсюда есть пуэбло, где в каждой хижине, начиная с моей, вы найдете и теплый ужин, и надежный кров?! Смотрите, с этой погодой шутить нельзя! Верьте слову Педро Гутьерреса, — так зовут меня, — это не простая буря, а настоящий ураган; уж я не ошибусь, не бойтесь!
— Я нимало не сомневаюсь в том, что вы правы, сеньор Педро Гутьеррес! — отвечал дон Торрибио. — Но до пуэбло еще далеко, а наши кони совсем устали!
— Далеко?! — воскликнул с удивлением вновь прибывший. — Да здесь не больше десяти минут езды!
— Неужели?! Разве это так близко?
— Да, и если вашей милости будет угодно, я провожу вас туда!
— К черту этот хакаль, вперед!
Гутьеррес не обманул; действительно, менее десяти минут спустя наши путники въезжали в селение и как раз вовремя успели укрыться от непогоды в хижине гостеприимного человека, которого послала им судьба.
Немногочисленное население этой забытой и заброшенной деревеньки занималось исключительно рыболовством, или, если сказать правду, то главным образом контрабандой. Это столь незаметное и жалкое местечко вело таким путем торговлю с Францией, Англией и Соединенными штатами на громадные суммы. Все обороты производились здесь через посредство береговых судов вместимостью от ста до двухсот тонн. Только такие суда могут без особого риска подходить к этому берегу, далеко небезопасному вследствие многочисленных мелей, рифов и сыпучих песков, преграждающих путь судам и гонимых различными течениями то в ту, то в другую сторону. Случалось, что иногда и бриги с немалым риском приставали к этому берегу, но чаще их против воли прибивало сюда ветрами или сильным морским течением.
Семья Педро Гутьерреса радушно приняла дона Торрибио и его спутника. Обсушившись и поужинав отварной рыбой и тортильями — лепешками из маиса, — и запив все это пульке[4] и мескалем[5], молодой человек плотно завернулся в свой сарапе[6] и, протянув ноги к огню, заснул крепким сном, убаюканный воем и свистом ветра, свирепствовавшего с неистовой силой на дворе и потрясавшего до основания убогую хижину Гутьерреса.