— Завязывай! Время теряем! Говори, что и как, — я отстегнул самодельную, сделанную из автомобильных ремней безопасности, обвязку, сбросив её к ногам, — я поползу!
— Завтра вместе поднимемся! — Коля стоял на своем.
— Я поднимусь сегодня! Завтра будет поздно!
— Нет!
— Да!
— Послушай, не глупи, в связке пойдем.
— Сегодня праздник, Коля, даже два — я попру сегодня, и делу конец!
После нескольких минут моей матерно-аргументированной речи, Николай убедился, что меня не переубедить и, вздохнув, стал инструктировать:
— Лесенки протоптаны уже, иди по ним змейкой, не рви в лоб, как тогда на Бабхе — задохнешься. Иди мелким шагом. Солнце будет садиться, поднимется ветер — смотри, чтоб не сдуло, то есть, страхуй себя ледорубом — он постоянно должен быть вбит в лед, когда отдыхаешь. Ещё, там, скорее всего, трещины, — осторожней. Поднимешься, и сразу назад, чтобы не по темноте, а то можно в трещину угодить. Назад спускаешься так: садишься на задницу, ледоруб под мышку, поднимай и подгибай ноги, чтобы кошки не цеплялись за лед, и скользи вниз. Чувствуешь, что разогнался, дави телом на ледоруб — он врезается в лед и тормозит. Не вздумай тормозить ногами! Клык кошки лед поймает, тебя перевернет на живот, понесешься, как угорелый, затормозить уже будет невозможно, залетишь в трещину или переломаешься весь на спуске, если не залетишь! Понял?
— Понял.
Коля ещё раз показал, как нужно спускаться. Потом забрал у меня рюкзак и сказал:
— Я тебя здесь жду. Пошел!
— Нет, Коля! — ответил я. — Спускайся в лагерь. Меня вон те подождут — и я показал на шесть точек на вершине ледника. — Я с ними договорюсь. Не бросят же они меня одного здесь ночью? Лучше, ужин приготовь и чаю навари — я пить хочу. Хорошо, бродяга!
Я хлопнул Колю по плечу, подмигнул и улыбнулся. Тому ничего не оставалось делать, как согласиться.
— Хорошо. Я дождусь их, сам с ними поговорю. А ты, давай, быстрее… и не спеша.
И я полез.
Ветер пронизывал насквозь! Перед глазами мелькали синие блики и полосы! Времени, почти, не было на отдых — я лез на вершину по прямой, в лоб, как выразился Коля.
— Так, — разговаривал я сам с собой, — не спеши, тридцать три шага и отдышись — восемь резких выдохов.
Тридцать три шага, это я сам придумал, потому что Христу было тридцать три года, когда его распяли, и он воскрес. Но тридцать три шага на стене, это метров пять-семь, в лучшем случае, а то и меньше. Но я лез, просил Господа помочь, и лез, лез, лез… А ветер дул и пронизывал, а солнце скатывалось и слепило, и холод наступал. Но я лез. И залез! До первой, малой вершины. А там уже дальше по камням, по гребню пошел на большую — там она недалеко и идти не трудно.