Однажды в подъезд заходим, а там Мозоль с нечетки пьяный в стельку за дверью гасится. Мы говорим:
— Мозоль, ты, что ли?
— А, это вы, — отвечает Мозоль и выходит из-за дверей. А в руках у него огромная отвертка, сантиметров тридцать длиной. И пьяный он в лохмотья.
— Ты чё тут гасишься?
— Да так! Дежурю! — отвечает он, вращая головой на блатной манер.
— В смысле?
А он показывает нам свою отвертку и говорит:
— Да вот, стою, думаю: или я кого, или кто меня!
Понятно? Вот такой идиот мог нанести удар любому входящему, а потом понимай его, чего он хотел. Во, нравы, вашу маму! Хорошо, хоть из нас никого не шоркнул. Услышал, что нас много — опомнился. Убивать бы его только тогда оставалось.
Отвлёкся. Так вот, такие, с позволения сказать, вещи, точнее, предметы назывались «шутильниками», особенно те, что были потяжелей: гирька из гастронома на тросике, к примеру. Откровенные дубины звались «выключателями». А цепь, она цепь и есть. Как-то с Санькой Малыхом, тоже одноклассником, мы из глубины Лисихи поднимались вверх к школе и сели перекурить у подъезда со знакомыми пацанами из параллельного класса. Ну, сидели, трепались, курили. Потом Короста приперся — местный авторитет с Малолеткой за плечами. Слово за слово — он Саньке в роговой отсек залез. Мы соскочили. Я гляжу, кусок цепи под лавочкой лежит. Весна была, настроение хорошее, в ярких японских куртках бродили, драться не собирались — повода не было и праздника никакого, поэтому шутильников с собой не таскали. А тут, как по заказу, цепь. Недолго думая, я её схватил, и, с ошеломляющим криком: «Фая! Мясо!!!», Коросту несколько раз меж ушей протянул. Он потом в школу с перевязанной башкой приходил меня искать. Нашел. Ещё получил в роговой отсек. Больше не приходил. Хотя и обещал убить.
Ну, хватит о войне. Поговорим о девочках. Девочек мы называли Биксами. Иногда, если девочка симпатичная, то Центровая Бикса. Чувиха ещё. Остальные, грубые названия, употреблялись редко. Аркаша Северный, человек интеллигентный, умел красиво женщин называть, а мы его много слушали и впитывали слог.
Не могу удержаться, чтобы не описать одну сценку. Она, конечно, не для детских глаз, как выражается Вова, но очень символичная, особенно для нашего Бульвара.
Зима. У кафе «Волна» пивной ларек. Аскольд, голубой бессменный продавец, торгует разбавленным пивом. В бытность студента довелось мне дворником работать у кафе «Волна». Так вот, зимой, в метель, в темноте, когда Аскольд открывал свой ларек, срабатывала сигнализация. И этот звон, разносившийся в морозном воздухе, был сигналом для местных бичей и бухариков. И из всех щелей и закоулков, тёмные, как вурдалаки, укутавши носы в воротники, они с банками и ведрами выползали в темноте и стягивались к ларьку в ожидании открытия, занимая длиннющую очередь, постукивая ногами. А этот эпизод произошел днем. Морозным зимним днем с хрустящим под ногами снегом.